Ардаф

Выбравшись наконец наружу, он оказался в саду Храма, откуда на все четыре стороны света открывался широкий обзор, и тогда Теос к своему ужасу понял, что не один только храм Нагая, но и весь город Аль-Кирис уже пылал в огне! Дворцы, купола, башни и шпили подверглись алому разрушению – огонь, огонь повсюду! Ничего кроме огня! И только яростные порывы ветра доносили до него со стороны города чудовищные облака дыма. Он возвёл глаза к небесам, думая про себя о том, каким же чудом удалось ему выбраться из этого адского пекла? И если все эти люди, погибающие теперь в городе, были обречены, то почему же ему даровано было спасение?

– Сах-Лума, Сах-Лума, – прошептал он с горечью, – друг мой!

И, сложив ледяные руки друга у него на груди в форме креста, он с любовью поцеловал их и залился горькими слезами от печали по своей утрате.

– О великий Бог! – молился он. – Ты, которому всё возможно, просвети моё сердце! Я лишь пыль пред твоим величием! По своему бесконечному милосердию научи же меня тому, что я должен делать теперь!

И он в последний раз прижался губами к изящным рукам друга, нечаянно коснувшись таблички для письма, что так и осталась висеть на поясе поэта. Теос знал, что на ней были начертаны последние двадцать строчек стихов – окончание «Нурельмы», написанные в саду! Отчаяние заполнило душу Теоса до предела, и тогда силы начали оставлять его, разум поплыл… Внезапный серебристый звон колоколов раздался в его ушах, а с ним прилетел и тоненький голосок, поющий: «Господи помилуй! Господи помилуй!» И тогда Теос повалился без чувств на твёрдую землю, издав глубокий, долгий вздох… А затем очнулся!

Глава 21. Рассвет

Он был на поле Ардаф. Только что забрезжил рассвет. Восток расширялся на горизонте, озаряясь тёплым золотым светом, и по всему небу протянулись голубые и серые полосы, словно обрывки погибших военных знамён. Над ним горела утренняя звезда, белая и блестящая, как серебряная лампа. А позади него – ясные, чёткие очертания знакомой фигуры светились розоватым блеском небес, руки её были сложены на груди, а нежные глаза, исполнены бесконечной нежности и сочувствия – Идрис стояла на коленях рядом с ним. Идрис – его ангел с короной из цветов на голове, кого он видел улетавшей прочь в вышину, как голубя во славе небесного креста!

Потрясённый произошедшей переменой, он лежал неподвижно, боясь шевельнуться или заговорить! Сознание его постепенно прояснялось, все неясности исчезали одна за другой из его разума, и вскоре торжественное спокойствие и тишина заполнили его душу. Он поверил в то, что пересёк границу смерти и вступил в Царство Небесное! Постепенно память стала возвращаться к нему, он осознал кто он и где он, хотя ещё не обрёл достаточной уверенности в происходящем: Теос Олвин, человек из девятнадцатого века от Рождества Христова, а не человек, живший за пять тысяч лет до этого события.

– Идрис!

– Любовь моя!

Он немного привстал и внимательнее присмотрелся к ней; она улыбнулась ему своей чудесной, задумчивой, умиротворённой улыбкой.

– Идрис, ангел мой, скажи мне, я видел сон?

– Не бойся ничего, любимый! Ты проспал всего одну ночь на поле Ардаф, в долине видений! Но вот прошла ночь, – и она указала на забрезживший на горизонте рассвет. – Вставай же навстречу новому дню!

Он вскочил, повинуясь её словам.

– Идрис, бессмертная Идрис! Я твой! Я знаю тебя, но – о боже! – кто же я? Пылинка твоего дыхания, полное ничтожество, сознающее только сейчас свою ничтожность! Идрис, ты не можешь любить меня! Я не достоин твоей любви! Пожалей меня, прости меня и благослови во имя Божие, но любить – у меня нет на это права!