Ардаф

А он тем временем, совсем не замечая того эффекта, который производил своим присутствием, гадал, отчего этим высокопоставленным особам совершенно не о чем поговорить. Темы их диалогов были банальны и скучны: погода, парки, театры, новые актрисы…

Герцогиня тем временем всё более и более внутренне раздражалась, и её маленькая ножка нетерпеливо выстукивала под столом нервную барабанную дробь, пока она учтиво отвечала на незначительные реплики собравшихся, то и дело бросая раздражённые взгляды на своего мужа-герцога – худого, похожего на военного человека с напомаженными усами, чьё лицо напоминало невыразительную маску. Это лицо не говорило абсолютно ни о чём, и всё же за завесой его бесстрастности горел живой, гражданский ум, рождённый воспитанием Парижа. В этот особенный вечер герцог притворялся, будто не замечал острых взглядов своей прекрасной супруги, которые, казалось, говорили: «Отчего ты не предложишь какой-нибудь интересный предмет для обсуждения, чтобы объединить все эти разрозненные реплики собравшихся за столом?» Герцог был восхищён физической силой и красотой Олвина, его благородным лицом и прекрасной фигурой, хотя о гении поэта он ничего и не знал. Для него было довольно и того, что все считали его блистательным писателем, и неважно было, насколько он в действительности заслуживал такой оценки.

Виллерс, чьё остроумие и красноречие обычно украшало подобные вечера, сегодня тоже был необычно молчалив. Он выслушал всю историю о поле Ардаф и теперь не знал, как ему к ней относиться, так что, в конце концов, он пришёл к простому логическому объяснению: транс в монастыре Дарьяльского ущелья совместно с чтением отрывков из книги пророка Ездры породили в живом воображении Олвина необычайное видение, которое тот принял за реальность. Виллерс тактично сообщил другу о своих сомнениях, но два момента по-прежнему не давали ему покоя: во-первых, что друг его заметно переменился к лучшему, из саркастичного, угрюмого и разочарованного в жизни человека превратившись в свободную и счастливую цельную личность; во-вторых, он поистине более не заботился о своей славе, воспринимая её с детской непосредственностью. Наконец, Виллерс видел, что Олвин вновь пишет поэму, грандиозность замысла и красота слога которой поразили его уже при беглом взгляде.

Его друг-поэт сидел теперь, слегка откинувшись на спинку стула, с видом отчасти разочарованным и немного удивлённым, как бы молчаливо вопрошая: «И это и есть твоя блистательная герцогиня? Твоё культурное и остроумное общество?»

– Боюсь, – с улыбкой начала разговор герцогиня, обращаясь к Олвину, – что наше общество кажется вам скучным после вашего путешествия за границу? Поистине, здешний климат очень угнетает, если бы только у нас было больше солнца, мы непременно стали бы веселее, подобно людям восточным, не правда ли?

– Напротив, я нахожу восточных людей весьма серьёзными и строгими в отношении образа жизни, который они ведут, – отвечал Олвин. – Они воспринимают свою жизнь как непрестанное служение своему божеству, причём даже будучи бедными, в то время как англичане при всём обилии вещей и богатств часто забывают о самоценности жизни.

– Но что такое жизнь без денег? – удивилась герцогиня. – Уверена, такая жизнь не стоит борьбы за неё!

Олвин одарил герцогиню пристальным взглядом, но спорить отказался.

– Это аргумент, который я не хотел бы оспаривать, поскольку подобная дискуссия способна завести нас довольно далеко, – отвечал Олвин. – Я лишь замечу, что жизнь всегда стоит борьбы, если только человек живёт правильно.

– Пожалуйста, поясните, как это вы отделяете жизнь от мирских благ? – спросил его насмешливого вида джентльмен напротив. – Жизнь и есть мир, и все вещи в нём; когда мы теряем мир, то теряем и самих себя – умираем, короче говоря. И на этом всё кончается. Такая вот практическая философия.

– Может быть, это и зовётся философией, – возразил Олвин, – но это не Христианство.

– О, Христианство! – прыснул этот джентльмен с презрением. – Это же система верований, которая уже отмирает! Фактически, у научных и культурных слоёв общества она уже отсутствует.

– Неужели? И какую же замену религии предлагают сегодня этим научным и культурным слоям общества?

– Нет надобности ни в какой замене! – довольно нетерпеливо заметил джентльмен. – Для тех, кому так нужно верить в сверхъестественное, есть множество различных идей – эзотерика, буддизм, вера в науку, например, однако для наиболее серьёзных мыслителей религия вовсе не нужна.

– Нет, думаю, нам всё же необходимо чему-либо поклоняться, например собственному эгоизму! – усмехнулся Олвин. – «Я сам» – это великолепное божество! Весьма удобное и всегда готовое простить любой грех! Отчего бы нам не начать строить храмы и возводить алтари во славу и честь собственного Я?