Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

Невозможно оценить, насколько способствовал прорыву Германии «просчитанный риск» Брэдли, оставивший Арденнский фронт столь слабо защищенным. В любом случае развертывание его сил отражало ход мыслей союзников в то время, когда вермахт не мог начать стратегическое наступление. А вот немцы заблуждались гораздо серьезней. Не только Гитлер и ОКВ, но и почти все генералы считали, что американцы беспорядочно отступят к Маасу и будут обороняться оттуда {985}. Они не предвидели решительной защиты северного и южного флангов, которая столь катастрофически ограничила их маневры и затрудняла передвижение и снабжение на отвратительных дорогах в ужасную погоду. Кроме того, как говорилось ранее, Гитлер был убежден, что Эйзенхауэр не сможет принимать быстрые решения, боясь осложнений в военных действиях коалиции.

«Оперативность, с которой реагировали союзники, возможно, превзошла наши ожидания, – признал позже Йодль. – Но прежде всего мы не ждали, что скорость именно наших маневров окажется столь низкой» {986}. Брэдли справедливо похвалялся в канун Рождества, что «никакая другая армия в мире, возможно, не смогла бы перебросить силы так же умело и быстро, как мы» {987}. На второй день наступления 1-я армия всего за двадцать четыре часа выдвинула в Арденны 60 тысяч военнослужащих. «Презренная» «Зона коммуникаций» генерала Ли совершила чудеса. Ей также удалось вывезти со складов 85 % боеприпасов, и те не попали в руки немцев. С 17 по 26 декабря 50 тысяч грузовиков и 248 тысяч солдат из интендантских подразделений перевезли 2,8 млн галлонов бензина, и передовые отряды танковых подразделений вермахта не смогли заправиться на захваченных складах.

Хотя Гитлер отказывался признавать реальность, пока не стало слишком поздно, немецкие генералы уже к исходу первой недели поняли, что великое наступление обречено. Возможно, им и удался внезапный удар, но они не смогли сокрушить боевой дух американцев, к чему так стремились. А вот боевой дух немцев сильно пострадал. «Офицеры и солдаты все чаще и чаще демонстрировали потерю доверия к германскому Верховному командованию, – писал генерал-майор фон Герсдорф. – Только осознание непосредственной опасности, грозящей родине и ее рубежам, побуждало войска усилить натиск в бою против беспощадного врага» {988}.

Генерал-лейтенант Байерляйн, командир танковой дивизии «Леер», пришел в отчаяние от упрямства Гитлера и ОКВ после того, как стало очевидно, что немецкие войска не могут добраться до Мааса. «Каждый день, пока войска ждали и продолжали удерживать Арденнский выступ, означал новые потери в людях и технике, которые были совершенно несоразмерны оперативному значению этого участка линии фронта для немецкого командования» {989}. Он утверждал, что самой большой ошибкой в планировании была передача основных сил 6-й танковой армии, ведь именно ей предстояло столкнуться с сильнейшим сопротивлением.

Дойти до Мааса могла только 5-я танковая армия Мантойфеля, но, даже сумей она добиться успеха, в Антверпен она бы уже не попала, учитывая баланс сил на Западном фронте. Байерляйн описал наступление в Арденнах как «последний вздох разваливающегося вермахта и Верховного командования перед самой кончиной».

Кампания в Арденнах, несомненно, стала американским триумфом, а вот англичане потерпели политическое поражение. Катастрофическая пресс-конференция Монти и непродуманный шум лондонской прессы спровоцировали в Соединенных Штатах безудержную англофобию, особенно среди высокопоставленных американских офицеров в Европе. Этот скандал разрушил надежду Черчилля на то, что фельдмаршал Александер сможет стать заместителем Эйзенхауэра и сменить на этом посту главного маршала авиации Теддера. Генерал Маршалл решительно наложил вето на эту идею, поскольку такое назначение могло свидетельствовать о том, что англичане выиграли борьбу за «главный пункт контроля над наземными операциями» {990}. И, как признал Черчилль, последствия оказались гораздо серьезнее. Когда союзники перейдут Рейн и начнут наступление к сердцу Германии, Монтгомери окажется на обочине и на советы англичан уже не будут обращать внимание. Влияние страны на совещаниях союзников было на исходе. На самом деле нельзя исключать и возможность того, что гнев президента Эйзенхауэра в связи с вероломством англичан в дни Суэцкого кризиса спустя одиннадцать с небольшим лет был частично обусловлен тем, как он запомнил январь 1945 года. (Эйзенхауэр затаил ненависть на всю оставшуюся жизнь. Когда Корнелиус Райан через несколько лет после Суэца и долгое время спустя после войны спросил у него о Монтгомери, Эйзенхауэр просто взорвался: «Он психопат, не забывайте об этом. Он такой эгоцентрик… Ну во всем он прав, всю свою жизнь!» {991} Монтгомери пытался «удостовериться, что американцы, и в частности я, не заслуживали доверия и не имели никакого отношения к этой войне. Я просто перестал с ним общаться».)