Арена заблудших

Что до мести Владу – ее он успел свершить до того, как его выбросило из жизни. И когда Фьора арестовали, он не выкручивался, чтобы ему скостили срок, не говорил, что все вышло случайно и у него не было умысла. Он не унизил бы свою месть обесценивающей ложью и был готов заплатить за нее самую высокую цену. И заплатил бы, если бы однажды дверь в камеру не открылась и конвойный не завел бы в нее парня, который выглядел один в один как Фьор. А самого Фьора никто словно и не замечал. Дверь камеры оставалась широко распахнутой, конвойный говорил с его двойником, а Фьор только растерянно хлопал глазами – до тех пор, пока его точная копия вдруг не встретилась с ним взглядом и не кивнула на выход с немым, но совершенно ясным приказом: «Уходи!»

Ошеломленный, растерянный, не верящий происходящему, Фьор подошел к двери, возле которой застыл другой конвойный, не обращавший на него ровным счетом никакого внимания. Он постоял на пороге, а потом рискнул выйти в коридор. Никто его не замечал; Фьор, словно невидимка, прошел до самого выхода, через все пропускные пункты – и оказался на крыльце отделения полиции. В лицо ударил холодный влажный ветер – и показался Фьору самым восхитительным ощущением, которое он когда-либо испытывал.

Пожалуй, стоило радоваться чудесному освобождению, но Фьор не мог. Что произошло? За него внесли залог? Вряд ли; у матери таких денег нет, да и не выпустили бы его из участка, не заставив прежде подписать кучу бумажек. Постарались приятели Влада? Хотят сами с ним разобраться? Вот это уже более правдоподобно. Но больше всего занимал вопрос, откуда взялся двойник и как такое возможно, чтобы посторонний человек был не просто похож на него, а оказался его точной копией.

Сбитый с толку и скорее напуганный, чем обрадованный, Фьор вернулся домой – только для того, чтобы обнаружить, что ключи от квартиры пропали, а когда он позвонил в дверь и мать открыла, она совершенно не отреагировала на появление сына. Она его словно не видела… хотя, кажется, была трезвой. А он физически не смог перешагнуть через порог, словно на входе возникло невидимое препятствие.

Фьор долго стоял у подъезда, уставившись в никуда и размышляя над одним пугающим вопросом и одним неприятным открытием. Вопрос был прост и в то же время бесконечно сложен: что происходит? А неприятное открытие заключалось в том, что ему, оказывается, не к кому обратиться за помощью! Но как же так? Прожить на свете почти двадцать лет – и не обзавестись близкими друзьями или хотя бы хорошими приятелями? Впрочем, чему удивляться? Он всегда ощущал себя невидимкой, никому не нужным, никому не важным – и в какой-то момент перестал бороться. Принял. Смирился. И поплыл по течению, не пытаясь что-либо изменить.

Сейчас Фьор уже и не помнил, сколько времени провел тогда, бессмысленно болтаясь по городу. На первых порах он еще опасался, что его вот-вот схватят подельники Влада, а потом, когда убедился, что мир словно устроил против него вселенский заговор и его вообще никто не видит – ни однокурсники, ни преподаватели, ни знакомые, ни коллеги в забегаловке, он уже почти хотел, чтобы за ним явились бандиты. Лишь бы только хоть кто-то его увидел!

Фьор почти убедил себя, что, наверное, умер там, в полицейской камере предварительного заключения, а вот это все, происходящее сейчас, – загробная жизнь, когда его путь пересекся с «Колизионом». И все встало на свои места. Хотя нет, не на свои. На совершенно новые места. Но хотя бы встало на места.

За прошедшие годы Фьор, как и все циркачи, привык к новой жизни – и, как и все они, лелеял в душе надежду, что однажды ему повезет, и он вернется обратно. Получит шанс начать все сначала. И уж на этот раз он не потратит его даром. Он никогда больше не будет сетовать, что судьба сдала ему худшие карты, а раз так, то нет и никакого смысла играть. Нет, из них он соберет наилучший возможный расклад! И будет играть – до последнего. И будет благодарен за это.

От резкого движения кожу на груди снова охватил огонь, Фьор поморщился от боли – и вернулся из воспоминаний к реальности. За окном медленно поднимался большой бело-фиолетовый шатер, под которым завтра вечером он не выступит, – и еще один шанс на новую жизнь казался далеким, как никогда прежде.

Бесконечное мгновение Фьор балансировал на тонком и хорошо знакомом ему по прошлой жизни острие, по одну сторону которого лежала пропасть отчаяния, а по другую – готовность свернуть горы, расшибиться в лепешку, рискнуть всем, но попробовать добиться своего.

А потом он качнулся – и полетел.

* * *