Аргентинский архив №1

Когда Мартин поставил его напротив, Редрик про себя отметил, что и без того бледное лицо жителя «туманного Альбиона» приобрело от страха какой-то и вовсе синюшный оттенок. Только щегольские усики отчаянно топорщились на узком, похожем на топор лице, да почти бесцветные глаза тускло блестели какой-то отчаянной горячностью. По-видимому, общение с Мартином не прошло для британца бесследно, и он уже внутренне попрощался с жизнью, а свою поездку за город воспринял, как последний путь.

— Имя, фамилия? — жёстко начал беседу американец. Он давно разработал для себя стиль такого вот «аврального потрошения» случайного собеседника, когда нет ни времени, ни желания разводить долгие антимонии.

— Сэмюель Кроуфорд… Сэмми можно между своими, мистер… Сэр…

— Оставим мистера… Итак, Сэм… Ты прекрасно понимаешь, какие снимки в твоей коллекции нас заинтересовали, не так ли?

Британец истово закивал. Он понимал.

— Тогда два вопроса. Первый: кто-нибудь, кроме тебя, естественно, знает, кого именно ты снимал?

Кроуфорд замотал головой:

— Нет, мистер… Сэр… Я никому…

Редрик невольно потёр руки… Плохое качество для разведчика — вот так, невольно выдавать своё отношение к ситуации… Но в данном случае он ничего не мог с собой поделать. Перед глазами уже сияли самые радужные перспективы.

— Что ж, парень, твои шансы вернуться к старухе-маме… У тебя есть мама, надеюсь, ты ведь ещё далеко не старик? Так вот, твои шансы выжить неимоверно подросли. И всё вообще наладится, если ты правильно ответишь мне на второй вопрос. Итак: у тебя сохранились негативы?

Журналист настороженно кивнул.

— И они, разумеется, в надёжном месте? — засмеялся Уолш.

Ответом был робкий кивок.

— Отлично! Тогда ты сейчас поедешь с мистером… Джоном, и он заберёт у тебя все материалы: негативы и ВСЕ отпечатки, понял, юноша — ВСЕ.

Опять серия судорожных кивков, словно шея Кроуфорда больше не могла удержать сразу отяжелевшую голову.

— И после этого можешь проваливать на все четыре стороны, — завершил свою мысль американец. — Мистер… Джон?

Мартин вытянулся.

— Проводите мистера Кроуфорда туда, куда он укажет, получите все материалы. И дайте ему денег из нашего фонда материального поощрения деятелей культуры и искусства…

Хорошо, что журналист смотрел в это время в рот Уолшу, он не видел, как по лицу немца скользнула хищная ухмылка. Схватив британского подданного в охапку, Мартин сунул его на заднее сиденье, сам сноровисто плюхнулся за руль. «Форд» взревел форсированным мотором и, подняв тучу пыли, устремился в сторону города.

Уолш устало опустился на большой валун, снял шляпу и промокнул несвежей салфеткой мокрый лоб. Он ещё не верил в свою удачу… То, что они узнали пару дней назад, способно было в корне изменить глобальный миропорядок похлеще, чем невнятная война в какой-то там далёкой Корее. Это была бомба почище атомной!

Уолш вздохнул-выдохнул… Теперь предстояло остановить бег и во всём обстоятельно разобраться. И, возможно, даже не спешить с депешей в Вашингтон. Здесь, на противоположном от Америки конце Света разворачивались события, которым было суждено изменить весь расклад в ситуации, сложившейся после Второй мировой. А это дорогого стоило и требовало осмысления.

Впервые за несколько месяцев американец был рад, что судьба так вовремя забросила его в эту забытую Богом страну. Оставалось только разыграть выпавший джек-пот. А это он умел!

Глава 7 Голубая лента Атлантики

Цивилизация заканчивается на берегу океана.

Хантер Стоктон Томпсон

14 декабря 1950 года. Порт Буэнос-Айреса.

Иван открутил барашки иллюминатора и распахнул круглое окошко толстого стекла, обрамлённое сияющей медной окантовкой. В тесную каюту сразу же ворвался пронзительно-свежий морской ветер. Стали слышны все портовые звуки — скрипы лебёдок, глухое рокотание паровых кранов, разгружающих многочисленные суда, гортанные, пока ещё чужие, но совершенно знакомые крики портовых грузчиков, плеск короткой и злой волны о пирсы, между бетоном причалов и стальными тушами океанских и каботажных судов.

— Который час? — донеслось с верхней койки, простыня слетела на пол и вниз свесилась взъерошенная голова Андрея. Иван отметил про себя, что испанский коллеги и приятеля стан не в пример лучше, нежели на момент их первого знакомства. Хотя, если уж быть совсем точными, тогда Андрюшка на языке Сервантеса и Лопе де Веги не изъяснялся совсем, от слова «абсолютно». Вот всего лишь за несколько месяцев он не просто постиг простейшие азы грамматики и фонетики, но и говорил уже довольно бойко, правда, с невыразимым акцентом, но это было вполне в русле его «легенды», ведь, согласно ей, был он немцем Поволжья, оказавшимся в силу обстоятельств в оккупации, а впоследствии интернированным в Германию.