Аргентинский архив №1

— Если же всё в порядке, то через три часа автомашина заберёт нас и доставит на границу Германии и Франции. Там мы переходим на территорию Франции, в ближайшем городке пересаживаемся на автобус в сторону Парижа и дальше уже путешествуем в Италию по своим основным легендам. Цель — Генуя, порт. Вербуемся матросами на ближайшее судно до Аргентины. При необходимости — ждём столько, сколько будет нужно.

— Всё правильно, — кивнул Котов. Набрал полную грудь воздуха, словно бы хотел произнести что-то из ряда вон, но в последний момент махнул рукой и, неожиданно улыбнувшись, протянул Ивану руку. — Всё сказано, ребята. Я ухожу, вы — через пятнадцать минут. Встретимся в Буэнос-Айресе. Adios, amigos[47]!

Пожав руку и Андрею, Котов подхватил со стола свою фетровую шляпу, ещё раз глянул за портьеры окна, подмигнул:

— А всё-таки наша зима ни с чем не сравнится, верно, хлопцы? А встретимся мы так и вообще в лете…

Нахлобучив шляпу на голову, майор стремительно вышел, прикрыв за собой дверь. Пророкотали поспешные шаги по лестнице, где-то внизу хлопнула входная дверь.

Андрей хмыкнул, почесал в затылке:

— Вроде как готовились к этому, тренировались, учились… А страшновато.

— Вот и всё об этом человеке, как говаривала незабвенная Шахерезада, — буркнул Иван, доставая из шкафа дорожный мешок. — Кончай философствовать, физик-лирик, собирай шмотки. Нам ещё всю ночь ехать.

23 ноября 1950 года. Буэнос-Айрес. Американское посольство.

Джозеф Баркли, третий секретарь посольства США, задумчиво вертел в руках гаванскую сигару, которую только что вынул из шкатулки палисандрового дерева, стоявшей на каминной полке в его рабочем кабинете. Проведя сигарой над верхней губой, Баркли зажмурился, как кот при запахе деревенской сметаны и глубоко вдохнул дурманящий аромат табака.

Курить он бросил около года назад Вредная привычка, к которой он пристрастился в курилках Конгресса, когда ещё работал мальчиком на побегушках у одного политикана из Калифорнии, отрабатывая государственный грант на образование, была его наказанием все годы служения на дипломатическом поприще. На свою беду, курить юный Джозеф пристрастился именно «гавану», а её стоимость постоянно пробивала бюджет скромного государственного служащего, как японская торпеда борт американского линкора.

Бюджет со временем вырос и окреп, но и цена на сигары сделала скачок следом. И когда Баркли вдруг собрался с духом и, последовав совету своего очередного начальника, ярого противника табакокурения, завязал с вредной наклонностью, то даже почувствовал приятное облегчение. Но с той поры коробка отменных сигар неизменно украшала его камин. За редким исключением, гостям он этот деликатес не предлагал, но сам время от времени вдыхал благостный аромат далёкой отсюда Кубы.

Когда в дверь еле слышно постучали, он невольно сморщился, отложил вожделенную сигару на серебряное блюдо в стороне, принял вид озабоченного делами государства служащего и слегка нетерпеливо:

— Ну, что там у тебя?

Бледной тенью человека в помещение скользнул Алан. Его пшеничная чёлка постоянно падала на глаза, он нервно смахивал её одной рукой, в другой помощник бережно прижимал к тщедушному телу рабочую папку. Джозеф слегка поморщился: папка означала если не очередную неприятность, то, по крайней мере, хлопоты, а вот работать сегодня третьему секретарю посольства категорически не хотелось. Но он отреагировал должным образом, переложив с места на место пару ничего не значащих писем на столе. Негоже было подчинённым расслабляться, глядя на начальство, которое бьёт баклуши.

Коэн раскрыл папку, достал пару листков, положил перед Баркли.

— Что это? — тот только слегка повёл бровью, рассматривая лежащий перед ним гербованный документ.

— Очередные прошения на въезд в нашу страну. Политические беженцы. От режима Перона.

— Да? — слегка оживился Баркли. — И что же им настолько не нравится в этой столь благословенной Аргентине?

Алан слегка наклонил голову к плечу, что должно было означать нечто вроде ироничного «Да кто их, местных варваров, разберёт?». Но вслух, как и положено дипломату он этого не сказал, а выдохнул:

— Господин Миллер просил подписать и направить в отдел негласной проверки.

Миллер был первым секретарём посольства и той ещё сволочью. Вполне мог бы сам озадачиться проверкой этих «инакомыслящих» вместо того, чтобы в служебное время кататься на яхте с вдовой местного овечьего магната. И это при скучающей в Висконсине родной жёнушке! Сам Баркли отнюдь не был моралистом, но и столь явного адюльтера категорически не одобрял. Мало ли чего говорят сейчас тут об Америке и её представителях… Теперь ещё газетные писаки начинают охоту за похождениями первого секретаря посольства и его «колибри», как сам он не без определённой доли сарказма называл свой предмет обожания весом около центнера…

Ален не уходил, и Баркли был вынужден поднять на него глаза.

— Что-то ещё?

— Да, сэр. В приёмной ожидает аудиенции мистер Уолш.