Аргентинский архив №1

Господин Розенблюм только крякнул и потёр порозовевшую от напряжения лысину. Он прекрасно понимал, что это его просчёт с этими немцами, не стоило всё пускать на самотёк, отдавать на откуп дурной силе и ограниченному уму этого придурка Бонненкампа. Марти перегнул палку с этим фотографом, в итоге на руках уникальные фотографии, а вот того, кто на них запечатлён — и след простыл! Мартин не удосужился выяснить, где именно были сняты эти фото, а Буэнос-Айрес — не столь уж и маленький город, чтобы в нём можно было просто так отыскать человека. Тем более, если этот человек прилагает все усилия для того, чтобы остаться ненайденным. И в этот ему помогают настоящие профессионалы.

Розенблюм тяжело вздохнул, положил пухленькие ладошки на колени, поднял на шефа преданные глаза:

— Редрик, а что мы могли сделать? Они нас просто размазали в этой ситуации. Говоря по чести, я даже не особенно понимаю, если мне будет позволено так выразиться, какого чёрта они оставили в живых вас…

— Что?! — возмущению Уолша не было предела. Он даже задохнулся от ярости, но вдруг замолчал, что-то поняв. — То есть, вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, сэр, что первое убийство произошло через минуту после того, как вы расстались с Баркли. Практически, сразу же. Они наблюдали за вами, за вашей встречей. Может быть, даже слушали разговор, хотя в этом я не уверен. И как только вы отошли в сторону, Баркли получил нож в бок.

— Какой кошмар, — вдруг осознал всю трагичность ситуации американец. — Бедняга Джозеф… И я мог лечь рядом при ином стечении обстоятельств… Послушайте, Альфред, а ведь мы про них ничего практически не знаем, кроме того, кто у них лидер. Это, правда, только усугубляет ситуацию. Скажите мне, друг мой, почему они до сих пор до нас не добрались?

Розенблюм великолепно пожал плечами:

— Сдаётся мне, вас спасло только то, что вы практически не бывали в посольстве. Там всё и вся прослушиваются, каждый входящий туда стоит на заметке у местного германского подполья. Иначе как объяснить историю с самолётом, практически синхронные убийства работников дипмиссии? У этих парней, прошедших отличную школу Абвера и СД, много возможностей, особенно в стране, которая практически была всегда их союзником, а для нас до сих пор остаётся только настороженным партнёром, готовым при случае засадить наваху между рёбер. И это, как вы понимаете, не простая игра слов.

Уолш молча кивнул. Всё было и так ясно.

— Тогда действуем следующим образом. Я передал радиограмму в Вашингтон. Завтра оттуда прибывает комиссия ФБР. Формально они будут заниматься расследованием крушения самолёта. Но с ними прилетят двое парней нам в помощь. Одного я знаю, это старина Джек Хопкинс, майор, прекрасный оперативник, он мне сильно помог в Чили. А вот второго я лично не знаю, какой-то мощный нелегал, работал в России. Чем он нам может быть полезен, я пока не знаю, известно только, что он специализировался по физикам-ядерщикам. Правда, в Москве Советы ему малость прищемили хвост, и ему пришлось оттуда делать ноги. Но начальство считает, что здесь он будет нам полезен.

— Вполне возможно, — согласился Розенблюм, про себя тихонько выдыхая… Кажется, карающий меч судьбы сегодня только слегка царапнул по затылку и похолодил загривок. — Нам бы очень не помешал специалист по этой теме.

— Тогда завтра я отправлюсь в город, у меня вечером встреча с Хопкинсом в тихом месте. По ряду причин, сами понимаете, в посольстве мы светиться не станем.

— Разумно, — одобрил швейцарец. — И Бога ради, Редрик, помните, что в городе действует шайка прожжённых убийц, готовых на всё. Будьте крайне осторожны.

— Вот умеете вы настроение поднять, честное слово, — пробормотал Уолш, покидая кабинет.

Розенблюм подошёл к окну, некоторое время вглядывался в серый водяной занавес, а потом широким движением задёрнул портьеры.

Буэнос-Айрес. Конспиративная квартира над школой танго «La Sonrisa». 8 января 1951 года.

В город они приехали накануне вечером и сразу же завалились спать, как убитые. Котов с Иваном, проведя несколько часов за рулём, едва нашли в себе силы попить чаю, Андрея ещё хватило на душ. Зато поднялись все ни свет, ни заря, патио уже наполнился традиционными утренними звуками: кто-то с кем-то ругался, энергично к месту и не к месту поминая Деву Марию, кто-то напевал гнусавым голосам фривольную песенку, тётушка Элоиза зычным не по возрасту голосом звала какого-то Франсуа, поскольку опять прохудилась водопроводная труба в общем подвале.

В этом таком знакомом и родном гвалте Ивану на какой-то шалый миг почудилась родная Москва, такая далёкая, но до боли узнаваемая в звуках раннего аргентинского утра. Разве что кричали и ругались на испанском, что ещё раз подтверждало, что по сути своей люди все одинаковы вне зависимости от того, где им выпала судьба проживать: в старом арбатском дворике или в утопающем в цветах экзотической акации патио Буэнос-Айреса.