Аргентинский архив №1

— Послушай меня внимательно. Самыми известными землевладельцами в Патагонии с начала этого века были братья Дитрих и Кристель Лахузены, уроженцы Бремена. Им принадлежит компания «Лахузен и Ко», имеющая сотни овцеводческих хозяйств, производимая на которых шерсть идёт в Европу. Братья входят в десятку самых богатых промышленников Аргентины, владельцы ранчо, газет, магазинов, кафе, баров по всему Югу Аргентины, они — практически некоронованные короли Патагонии.

— Это весьма серьёзно… Но пока не приближает нас к разгадке тайны: где немцы могут спрятать свои тайные лаборатории, если им, конечно, это придёт в голову?

Мигель истово закивал:

— Именно там, в Барилоче! Во-первых, там полно одиноких ферм, разбросанных по огромной территории[63], за которыми практически невозможно уследить. Во-вторых, у Лахузенов есть одинокая вилла Сан-Рамон на берегу озера Науэль-Уапи, в стороне от Барилоче. Границы этой виллы тянутся до пампы, туда проходит единственная в Патагонии железная дорога, рядом есть оборудованная взлётно-посадочная полоса.

— Ничего себе, — присвистнул Котов, сбив на затылок шляпу. Мигель остановил его:

— И это ещё не всё! Совладельцем виллы Сан-Рамон является германское княжество Шаумбург-Липпе, а сам князь Стефан Шаумбург-Липпе в тридцатых и сороковых годах был советником посольства Германии в славном городе Буэнос-Айресе! Он даже давал в сорок шестом показания правительственной комиссии по расследованию нацистской деятельности в Аргентине.

— О как!

— Да-да. И, как думаешь, чем расследование закончилось?

— Ничем, — предположил Котов. Мигель расхохотался.

— Именно! А почему, как ты думаешь?

Котов развёл руками:

— Я же тебе не цыганка-гадалка…

— А потому, — торжественно продолжил Монтойя с видом фокусника, уже потянувшего за уши зайца из своей шляпы, — что, по слухам, впрочем — вполне достоверным, всеми делами на вилле заправлял никто иной, как сам Рамон Родольфо Фрейде, куратор службы внутренней безопасности Аргентины и, заметь при том, личный секретарь самого Хуана Доминго Перона.

Котов ошарашенно откинулся на спинку жёсткого сиденья «виллиса». Снял шляпу, вытер платком потный лоб, хотя солнце в этот момент зашло за надвигающуюся грозовую тучу, и было относительно прохладно.

— Твою ж мать, — только и нашёл он, что сказать…

— Вот такие пироги с котятами, — по-русски завершил своё изложение Ивану и Андрею информации, полученной от Мигеля, Котов. Они сидели на скамье в дальнем конце самого большого выгона, так напрочь исключалась даже малейшая возможность прослушивания их разговора, который сегодня был в статусе особенно конфиденциального.

— А наш хозяин, этот Мигель… Ему можно доверять? Мы уже тут который день, а я до сих пор так и не понял, кто он и откуда. Ясно только, что не местный, — насупившись, проговорил Иван.

Котов развёл руками:

— Ну, знаешь… В разведке, зачастую, даже себе нельзя доверять, так могут сложиться обстоятельства. Но за Мигеля можешь не беспокоиться: это стальной человек. Мы с ним в тридцать шестом бок о бок Мадрид обороняли, он был у республиканцев командиром разведывательного подразделения. Так-то, юноша.

Андрей удивлённо воззрился на майора.

— Вы воевали в Испании?

— Да, так получилось, — спокойно ответил Котов.

— И ни разу об этом не рассказывали? — не успокаивался Фома. Котов наконец рассмеялся.

— А чего там говорить-то? Мало ли кто там воевал? И как воевал? Столько отличных парней и девчонок из самых разных стран там головы сложили. У нас была в отряде, к примеру, санитаркой девочка, совсем юная… Из Чехии. Погибла, когда вытаскивала из-под обстрела бойца-француза… Так мы все плакали на её похоронах, настолько все были влюблены в её улыбку, в её огромной доброты глаза… Эх, да что там говорить… Испания — моя боль. Если бы не предатели… Запомните, ребята, самое страшное в нашем деле — измена кого-то из тех, кто рядом, в ближнем кругу. Они особенно опасны, так как перед своими мы становимся открытыми, размякаем, зачастую теряем бдительность. И вот тут-то враг наносит предательский удар по больному…

Котов замолчал, хотел что-то продолжить, но заметил скачущего к ним галопом мальчишку-креола с ранчо.

— Сеньор Ортега, сеньор Ортега! Вас хозяин зовёт!

— Что-то срочное? — поинтересовался Котов, поднимаясь ос скамейки и отряхивая, расправляя брюки. Мальчишка взгорячил коня рядом с ним, поправил шляпу на кудрявой головке.

— Говорит, срочно… Вам коня дать?

— А давай! — майор подмигнул Ивану с Андреем. — Встряхнём стариной. Вы уж там давай, сами добирайтесь. Вечером договорим.

Мальчишка соскочил с коня, протянул поводья Котову. Тот перехватил поводья, поставил ногу в стремя простого пастушьего седла, махом оказался в седле. Секунду устраивался, потом ударил коня пятками в бока, и тот понёсся к ранчо.

— Кентавр, — иронично бросил Иван, глядя ему вслед. Андрей кивнул и добавил:

— Ага, Хирон[64], ни дать, ни взять!

Ничего не понявший из их диалога мальчик посмотрел сначала на одного, потом на другого и просто сказал:

— В нём, наверное, живёт душа настоящего гаучо… Мне бабушка говорила, что так бывает… С иностранцами.