Аргиш

Только тела сплетённые, вжатые друг в друга, первые нежные прикосновения – изучение чужого тела, такого желанного, такого податливого.

– Не спеши, не спеши, мой хороший! – шептала горячечно, а сама спешила – целовала его грудь, обнимала, прижималась бёдрами.

Он не помнил, как оказался без энцефалитки и свитера. И балахона на ней уже не было.

Выгибалась, подставляя грудь под его губы. Обхватывал твердые маленькие соски, ласкал языком.

Упругий живот.

Рука, ниже!

Мягкий холмик под тканью. Тепло сведённых вместе ног.

Резинка трусов – тугая, неподатливая.

Освободилась от его рук. Согнула ноги в коленях, подтянула к подбородку, сдёрнула с себя трусы. Отбросила. Вытянулась, замерла.

Жёсткость волос на лобке. И немыслимая нежность губ – горячих, влажных, ждущих!

Обхватила его руку, прижала к себе.

Замерли, боялись пошевелиться.

И не раздумывая – так надо – на неё, сверху. Колено, между её ног. Раздвинуть!

– Сейчас, сейчас! – шептала она, помогая ему.

Не получится! Не смогу! Истошный промельк испуга.

Вошёл! Провалился! Растворился в вулканической лаве, в струях тёплого дождя, в морской пене, стал ветром, розовым лепестком, налитым соком яблоком!

– Не в меня, пожалуйста… – издалека, из другого мира.

Его не стало. Существовало лишь тело, до последней клетки наполненное сладостной истомой и движением, направленным в никуда, в бесконечность, в ничто, рвущееся туда, сметающее все преграды – глубже, глубже!

Скрутило мышцы, изогнуло судорогой тело – успел отпихнуть её, отвалился сам.

Лежал на спине, не открывая глаз. Дышал тяжело. Тела не чувствовал, его не стало. Сознание носилось где-то в темноте.

И в этой гулкой темноте раздался шёпот: «Хорошо, Вадим! Мне никогда так не было…»

Приходил в себя. Возвращался из сна, из другого волшебного мира.

Почувствовал холод, неудобный выступ камня под бедром, мерный стук бьющихся капель о камни, её голову на своём плече – волосы щекочут щёку, тяжесть руки у себя на животе.

Было бездумно хорошо.

Вера приподнялась, встала на колени.

– Вадим! Вадим… – попросила жалобно. – Отряхни, пожалуйста!

Он провёл рукой по её спине и засмеялся. И она засмеялась. Весело, открыто.

Они были облеплены мхом с ног до головы – прилип к разгорячённым телам, застрял в волосах, даже во рту чувствовался привкус.

Стояли голые, на коленях, в темноте, не чувствуя холода, и было непонятно – то ли они снимают прилипшие комочки мха с тел друг у друга, то ли медленно ласкают, нежно касаясь кончиками пальцев разгорячённой кожи.

Оторвавшись от него, оставив отрешённо сидеть с закрытыми глазами, Вера расстелила сокуй и энцефалитку. Не помогло ничуть! Сбились в ком, в ненужные мешающие тряпки, и они снова оказались облепленные мхом, в своём, созданном ими же, мягком и одновременно колком мире.

Время остановилось, разлилось нежным безумием.

Неожиданно проваливались в благодатный сон, в минуты беспамятства, но и во сне они продолжают любить друг друга.

День третий

Утро отделилось от ночи лоскутным ватным одеялом. Закутало серой дождливой пеленой пространство вокруг них.

Не заметили. Только тела, только сбивчивый шёпот, касание рук, проникновение друг в друга. Два магнита – если разнесены, то ещё могут существовать порознь, но невидимые силы всё равно настойчиво, неумолимо притягивают их – и вот… касание руки, прикосновение кончиков пальцев – всё! Взаимное желание становится непреодолимым – их швыряет навстречу, заставляя соединиться, слиться, стать единым целым.

Выгнулась телом, отпихивала от себя, крича громко, тонко, пронзительно.

Испугался, отпрянул.

Зажал ей ладонью рот.

А она уже снова тянулась бедрами навстречу, искала его, стараясь слиться, вжаться…

И, глядя на запрокинутое лицо, в безумные широко раскрытые глаза, он вдруг понял – вот! Вот она, вершина! Они смогли! Достигли!

Почувствовал гордость. Это он! Это смог сделать он.

Гладил по щеке, успокаивая, шептал: «Верушка! Верушка! Смотри, как хорошо! Смотри, какая ты молодец! Так здорово!»

Она продолжала дрожать, прижималась. И вдруг заплакала – тихонечко, по-детски, всхлипывая.

– Ну, что ты мой хороший. Перестань! Пожалуйста. А то я сейчас тоже заплачу.

Улыбнулась. Уткнулась ему в подмышку. Захлюпала носом.

– Я радуюсь, ты не думай… Это само… без меня. Очень хорошо, Вадим! Так не бывает!

Всё-всё! Уже не плачу. Давай полежим? Тихонечко. Чуть-чуть… Я посплю, ладно?

Лежал, улыбался, обнимал, прижимая её к себе, и был переполнен свалившимся на него счастьем – этой маленькой черноволосой девочкой с чуть раскосыми глазами, которая лежала рядом и сейчас, в эту минуту, принадлежала только ему, была с ним одним целым.

И ещё думал, что ради этих мгновений, ради этих безумных глаз и запрокинутого к небу лица, стоило Адаму с Евой попробовать то яблоко на вкус. Стать равным Богу – за это стоит расплачиваться.

Пришёл в себя первым. Вынырнул из сладкого морока.

Сел. С удивлением, словно впервые увидел, разглядывал уходящий вниз каменистый склон, нависающую над головой скалу, дождливую пелену тусклого дня.