Аргиш

Холодно. Прижимались друг к другу, стараясь согреться.

– Я тебя давно хотел спросить… Когда дед умер… Ты там на берегу какое-то слово прокричала…

– Аргиш?

– Да. Что это?

Молчит. Не видно, а кажется – смотрит исподлобья.

– Сложно…

Аргиш – это поезд или караван по-вашему. Мы кочевники, мы всё время переезжаем с места на место. На оленях. По тундре. Вещи на нарты грузим, везём на новое место.

– Понятно. Хотя… А почему ты это слово тогда выкрикнула?

Опять молчит, только прижимается крепче. Лицо повернула – дыхание горячее.

Вздохнула тяжело. Легла на спину, чуть отодвинулась, но голова всё ещё на его плече.

– Разные мы. Русские и ненцы… отношение к жизни. Вы оседлые. У вас есть дом. Вы уезжаете, но возвращаетесь домой. Вам есть куда вернуться.

У нас нет дома. Чум не дом. Мы едем с одного становища на другое. Наша жизнь – это путь. Удобное место нашли – остановились. Но это – не дом. Мы уйдём с этого места и никогда больше сюда не вернёмся.

Крупная капля прилетела откуда-то сверху, из темноты, и разбилась о его лоб. Зашевелился, отёр рукой.

Она облокотилась на локоть, нависла лицом.

– Кочевье – это Аргиш! Всё: и сборы в дорогу, и переход по тундре, и поиск нового места для зимовья. И то, что с нами случается в дороге – это тоже Аргиш.

Короткая остановка, и новый Аргиш.

Аргиш – это путь, движение.

Вся наша жизнь – Аргиш!

Кричала… Умер деда – закончился его Аргиш здесь. Начался новый Аргиш – в страну мёртвых.

День четвёртый

Они подошли к лагерю, когда солнце поднялось высоко.

Как и в прошлый раз, зашли со стороны прогала, выходящего на реку.

Чума не было. Груда обгорелых обломков на месте, где он стоял. Нет палаток. Только поляна – грязная, неопрятная, вытоптанная.

Лежали за тем же поваленным деревом – ждали, всматривались, прислушивались. Всё как тогда… Только было их – двое, а не трое.

Вадим вспомнил, как Колька вдруг неожиданно встал и пошёл.

Может, так и надо? И будь что будет? Что мы вылёживаем? Тогда мы тоже долго ждали. И что? Если они не ушли, если там…

Додумать не дала Вера – зашептала:

– Пойду! Я женщина, они стрелять не будут. Лежи. Увидят, что одна – выйдут. Может, они стреляют, потому что сами боятся. Меня – не испугаются – девчонка…

– Нет! Как-то это неправильно. Не хочу тебя одну отпускать. Вместе пойдём.

– Вадим, подумай. Зачем вдвоём?

Очень хотелось с ней согласиться – пусть командует. Лежать за деревом, не высовываться – просто ждать. И нужно-то всего лишь самому поверить, что она права, – всё логично – ведь действительно больше шансов, что в девчонку стрелять не будут, вот пусть и идёт. Знал, что не сможет. Если он сейчас поддастся страху, если отпустит её одну – всё будет кончено. Ему не быть рядом с ней. Больше того, непонятно – как он с этим сможет жить дальше?

– Вера! Нет! Даже если всё будет, как ты говоришь… Они ведь тебя не отпустят, а мне что делать? Обратно бежать? Под камнем прятаться?

Лежит рядом, плечом прижимается. Молчит.

– Нам обязательно надо в лагерь? Так?

– Да.

– Вот и пойдём вместе. Сейчас встанем и пойдём. Нет там никого, я уверен, ушли они. Ну? Встаём!

«Ага. Как Колька…» – подумал про себя.

Шли открыто, не пригибаясь. Вера старалась идти на шаг впереди, словно собой прикрывала.

Он не ждал выстрела. Отчего-то верил, что прав, – нет там никого, ушли. От другого щемило сердце, и страх липким потом проступал на коже. Боялся увидеть трупы. Где они? Сжечь же их не могли? Это какой костёр нужен? Закопали? Вряд ли… Не станут возиться. Свалили где-нибудь в кучу и забросали ветками. А нам что делать?

Вышли на середину поляны. Остановились.

Из кустов выпорхнула какая-то мелкая птица. Быстрым зигзагом очертила поляну и уселась на ветку дерева.

Они простояли несколько минут, не двигаясь, словно специально предлагая себя тем, кто их выслеживает.

Да и самим нужно было убедиться, что кроме них здесь никого нет. Только тогда можно начинать что-то делать, поверив, что будешь жить дальше.

Вадим затравленно озирался – искал взглядом и боялся увидеть…

Огромное кострище вместо чума. Чёрная обгорелая печка – посередине; вон – бок чайника выглядывает среди головешек. На земле разбросаны обгорелые шкуры, какие-то тряпки. Два пятна примятого беломошника под деревьями, где стояли палатки.

Вера подняла с земли обгорелую с одного бока оленью шкуру, повертела в руках, отбросила.

Быстрым шагом пересекла поляну. Пошла вдоль мелкой поросли кустов, что росли по краю. Смотрит внимательно, будто ищет. Присела на корточки, зашарила руками в переплетении веток. Распрямилась – держит в руках что-то. Обернулась – показывает.

«Это же кусок оленины, – сообразил Вадим. – Точно! Мы же через эти кусты бежали, когда Колька шест сшиб».

Медленно обходили поляну, двигаясь навстречу друг другу. Ничего больше не обнаружили.

– Вера, а как ты думаешь, куда они… – правильное слово никак не подыскивалось, – тела?

– Не знаю. Не думай об этом.

– Что значит – не думай? А когда думать? – начал злиться, но Вера не обращала внимания.