Аргиш

Жгли костёр, не опасаясь, что заметят. Огонь можно разглядеть только с другого берега.

День был длинным. Лагерь, поиск оставшихся вещей. Потом они вернулись к себе, под камень, потом Вадим носил дрова – всё казалось, что мало. Вера спустилась к реке за водой. Наконец костёр, а уже стало темнеть.

Вадим с интересом наблюдал, как Вера размешивала муку в воде – белая мутная жижа металась по чёрным стенкам котелка, когда Вера перемешивала палкой.

– На! – сунула ему в руки две таблетки. – Разотри.

– Что это? Зачем?

– Сода.

– Лопату дай, – попросила, когда растёртые таблетки растворились в мучной болтушке.

Палкой сдвинула в сторону горящие сучья. Сгребла угли в кучу. На угли – лопату.

Вадим смотрел на неё и удивлялся, как у неё ловко получается. Всё умеет. От костра шло тепло, разморило. Просто смотрел и ни о чём уже не спрашивал. Она знает, что делает, ему остаётся только ждать…

Откуда-то у неё в руках горсть красных ягод. Давит их – сок капает на лопату, шипит. Льёт из котелка понемногу. Белый плевочек растекается по раскалённому железу. Похоже на оладушек. И сразу щепкой поддевает, не даёт намертво пригореть. Переворачивает – это уже никакой не оладушек, это серо-чёрный комок сырого теста – и снова поддевает щепкой, не давая пригореть окончательно. Готово! Сгребла комок в крышку от чайника, которую они всё-таки забрали с собой, – это теперь у них миска. Дует. Губы в трубочку вытянула, щёки круглые – смешная, серьёзная.

– На! – протягивает. – Пробуй.

Тесто. Полусырое, несолёное, но горячее. Забытый уже вкус. Ещё!

– Как?

– Вкусно! Очень! Вера, давай много напечём?

– Конечно. У нас много, – показывает на болтушку в котелке. – Соли только нет…

Сидели рядом, смотрели на пламя. Костёр горел весело, изредка постреливал угольками. Высвечивал нависающий бугристый каменный свод над головой. И жар от костра, да такой, что хочется отодвинуться, но терпишь – намёрзся так, что боишься потерять это тепло, что обволакивает, заставляет не думать, а просто смотреть на огонь.

Рука Вадима на коленке у Веры. Чуть поглаживает, чувствует нежность кожи с внутренней стороны, и хочется вести руку дальше, вдоль по ноге, и… дотронувшись, провалиться в бездумное отчаянное желание, легко стирающее время и пространство.

За спиной – освещённое отблеском костра их лежбище, построенное Верой – шкуры, тряпьё, одеяло. Только откинуться, потянуть её за собой, укрыться под этим одеялом. Целовать и раздевать её. Прижать голую к себе. Обнять и замереть, затаиться. Не надо никуда спешить – тепло, уютно. И чувствовать на своём лице её дыхание, и знать, что это она ищет твои губы.

Он знал, что всё так и случится. Поэтому не спешил, не тянул её к себе. Сидели молча, смотрели на огонь. Оцепенение у обоих – от тепла, от того, что они есть друг у друга, и что они сейчас, стоит им только захотеть, снова станут одним целым.

Вадим никак не мог решить – пора уже ложиться или ещё потянуться, посидеть в сонном отупляющем мареве костра. Этот день почти закончился, впереди только хорошее – голое податливое тело Веры и долгожданный провальный сон в тепле. Не хотелось думать о том, что будет завтра. Вот и не думал.

– Завтра уходим. Нам на другую сторону надо… – Вера заговорила медленно, словно сквозь сон.

Вадим промолчал. Не хотелось сейчас разговаривать, что-то обсуждать. Всё – завтра. И так ясно – найдём, где поуже, переплывём. Сейчас, возле костра, холодная вода реки не казалась страшной. Как-нибудь…

– Плавать не умею, са́ма.

– Что?! – сонное оцепенение слетело враз. – Совсем? Как же тогда?

Молчит. На огонь смотрит.

– А нам точно надо на другой берег? Может, мы по этому всё-таки выходить будем?

– Из наших почти никто плавать не умеет. Возле моря жила. Родители – рыбаки. Никто плавать не умел. Так в море и выходили. Вода очень холодная. Лето короткое. Как тут плавать научиться? – вздохнула горестно. – У вас – пляжи, бассейны…

Повернулась к нему; кажется, сейчас заплачет.

– На другой берег надо! Здесь убьют!

Вадим почти не слушал, судорожно соображал.

– Вера, а может, плот сделать?

– Вадим! Как? Из чего? Даже топора нет.

– Топор я завтра попробую сделать.

– Времени нет. Вдруг они вернутся?

Вадим потерянно молчал, не знал, что сказать. Всё вокруг опять стало враждебным, тревожным. И сумерки по ту сторону костра уже давили, наливаясь холодом.

– Ты хорошо плаваешь? Один речку переплыть сможешь?

– Да. Но без тебя – не поплыву.

Не слушала.

– Вещи. Их тоже надо на тот берег.

– А если вверх по течению пойти? Там речка у́же, можно брод найти.

– Нет. Три дня идти. Еды мало. Надо завтра на тот берег. Утром. Днём – солнце, тепло. Согреемся.

Встала. Подкинула веток в костёр.

– Пойдём спать, Вадим.

Легли и замерли. Что-то сломалось. Навалилось это завтра. Чёртово завтра! И каждый думал, как же им быть, что нужно сделать, перебирал в голове варианты.

Вадим очнулся первым.

Да пропади всё пропадом! Она рядом. Вот она. Моя рука у неё на бедре.

Заворочался. Приподнялся на руке, навис сверху, зашептал: «Вера! Вера… Перестань. Не думай ни о чём. Иди ко мне».

Искал губами её губы.

День пятый