Аргиш

А какой океан вокруг! Какие волны! Огромные, заворачивающиеся жгутом при подходе к берегу. И радуга играет в брызгах, срывающихся с гребня. Рушатся. Длинно и плавно накатывают на берег. Отступают, оставляя шлейф белой пены на песке. И дикие пляжи, и песок на этих пляжах не белый, а чёрный.

По освещённым набережным гуляют люди. Выступают бродячие музыканты, жонглёры. Столики кафе вынесены наружу – океан шумит в темноте волной у ног – играет музыка.

Днём молодёжь занимается сёрфингом. Накатывают на берег волны, мчатся вдоль заваливающегося гребня молодые парни и девчонки, балансируя на узких досках. В воде, тут и там, виднеются головы тех, кто готовится поймать свою волну.

А можно сесть в машину, проехать двадцать километров в глубь острова, и ты окажешься в зиме! Играй в снежки, лепи снеговика. В центральной части острова высится потухший вулкан – вершина, покрытая снегом, а вокруг разлилась пустыня из навороченных обломков лавы.

Но ты не думай, эта лавовая пустыня – она маленькая. Основная часть острова – это леса – сосновые, буковые, лиственные. Стоят деревья в три обхвата, тянут ветви к солнцу. Просторно, светло, нагретой хвоей пахнет.

Скалы, обрывы, каньоны, пляжи.

Вокруг океан! Он живой, он страшный, он прекрасный – дышит тяжело, вздымая волны, гонит их к берегу. Дух захватывает от этой мощи.

– Я хочу на этот остров. Отвези меня туда. Пожалуйста! – шептала Вера.

– Конечно! Мы поедем вместе. Я – обещаю! – шептал в ответ, крепче прижимая к себе.

– Да! Да! Обязательно! Знаю, зачем камушки взяла. Чувствовала. Прекрасное впереди.

День восьмой – день семнадцатый

Последующие дни казались неразделимы. Нет, их можно было поделить на дни и ночи, но по сути – это был один день, бесконечно длинный и бесконечно тяжёлый.

Вера каким-то сверхъестественным чутьём отыскивала едва различимые звериные тропы, петляющие в зарослях вдоль реки. И они шли и шли вниз по течению, продирались сквозь кусты, перешагивали через поваленные и сгнившие стволы деревьев. Валились на землю от усталости, лежали, закрыв глаза, вставали и шли снова.

Она учила его: «Не иди за мной след в след. По лесу так не ходят. Иди в двух шагах сзади. Будешь идти ближе – я ветку отклоню, отпущу, тебя по лицу, по глазам хлестнёт.

И на поваленные стволы нельзя наступать. Только перешагивать. Они мокрым мхом поросли, кора на них гнилая – наступишь, соскользнёт нога. Вывих или, не дай Бог, перелом. В лесу опасливым надо стать, осторожным».

– Там можно целый год проходить в майке и шортах, да хоть босиком, – рассказывал Вадим, с натугой стягивая сапог с ноги и выливая из него грязную жижу. – Но ведь женщины – они везде женщины! И вот представь себе такую картину. Идёт вечером по освещённой набережной пара. Она держит его под руку, болтают о чём-то. На нём – шорты, майка и шлёпанцы. На ней – меховая шубка нараспашку и осенние сапоги. И никто не удивляется. Женщина! Ей надо себя украсить, себя показать.

Плот! Сделать плот. Не брести вдоль реки, продираясь сквозь прибрежные заросли, а плыть по воде. Пусть медленно, главное – не идти.

Поначалу эта мысль была навязчивой. Взгляд сам цеплялся за сухие поваленные стволы. Верёвка есть – связать можно. Вот топора не было. Топор без топорища и лопату без черенка оставили перед переправой, чтобы не тащить на себе лишнюю тяжесть. Решили, что обойдутся ножом. Сейчас он жалел об этом. Понимал, что сучья ножом не обрезать – топор нужен. Правда, о том, что к топору надо приделать топорище, он как-то не задумывался. Захватывала сама идея – сухие стволы, обрубить сучья, связать между собой, спихнуть в воду. И вот плот, медленно покачиваясь, скользит по течению. Подправляй его движение шестом – и все дела!

Рассказывал Вере. Та выслушивала и раз за разом разбивала его прожекты в пух и прах.

– Вадим, какой плот? – объясняла она. – Подумай сам, если даже мы сможем найти подходящие стволы, если даже обрубим ветки – как связать? Три ствола можно… Тогда сидеть в воде будем. Через час замёрзнем. Пять стволов не связать – расползутся. Мы опять в воде.

Время! Сколько будем строить? День? Два? Идти надо. Слабеем. С ног валимся. Нельзя задерживаться.

А перекаты? Это главное! Плот на первом перекате сядет. Не сдвинешь, не протащишь. Не резиновая лодка.

Понимал, что она права, но идея лёгкого сплава по реке первые дни не отпускала. Потом она начала тускнеть и наконец растворилась в усталом отупении передвижения – надо подняться, сделать первый шаг, второй и идти, идти, идти…

Вера остановилась, подняла руку. Вадим замер.

Обернулась, показывает, чтобы подходил, но тихо.

– Смотри! – шепчет.

Поляна залита радостным утренним светом. Блестят капли росы на высокой траве, скрывающей поваленные обгорелые стволы, затянутые мхом. Пожарище старое. Уже зарастать начало – вон редкие двухметровые берёзы и ёлки ввысь тянутся.