Аргонавты

Кого волнует, чего ОНА хочет? Ее супружеский долг — оставить позади огромное физическое событие, которое в буквальном смысле перестроило ее органы, непостижимо растянуло члены и провело ее через врата жизни и смерти в кратчайший возможный срок. Вспоминается статья одной женщины на христианском сайте «Брачные миссии», который обещает «помочь тем, кто состоит в браке или готовится в него вступить, ВЗЯТЬ В СВОИ РУКИ спасение брака от развода»: «Мне казалось, я всё время только и делаю, что удовлетворяю чужие потребности. К концу дня, позаботившись о детях, поработав в церковном приходе и постирав мужнины вещи, я думала: хватит с меня чужих потребностей. Всё, что мне было нужно, — подушка и журнал. Но Бог напомнил мне: уверена ли ты, что даешь мужу именно то, чего он хочет?» Ну разумеется, ответ — НЕТ! Как и то, что БОГ никогда не посоветует ей отложить приносящие покой журнал с подушкой и начать трахаться с мужем! Забей на всё и начни трахаться! Бог говорит: даешь GGG!

GGG: Good, Giving и Game. Эта аббревиатура, придуманная секс-колумнистом Дэном Сэвиджем, расшифровывается как «хороша в постели», «внимательна» и «готова к экспериментам». «Если вы намереваетесь быть моногамными и заниматься всеми возможными сексуальными практиками вдвоем, то вы должны стать друг для друга шлюхами, — говорит Сэвидж. — Вы должны быть готовыми к чему угодно».

Этому убедительному правилу я всегда старалась следовать. Но теперь понимаю, что у нас есть право и на разврат, и на усталость.

В эпоху, когда содомитскую мать готовы свергнуть, превратив ее в милфу, как может разнузданная, «девиантная» сексуальная активность оставаться признаком радикальности? Какой смысл приравнивать «квирность» к «сексуальной девиации», когда якобы гетеросексуальный мир как ни в чем не бывало идет с последней в ногу? Кто еще в гетеросексуальном мире, помимо некоторых прожженных религиозных консерваторов, всерьез воспринимает сексуальное удовольствие как неразрывно связанное с репродуктивной функцией? Кто-нибудь удосужился в последнее время взглянуть на бесконечный список фетишей на «гетеросексуальном» порносайте? Читали ли вы новости о суде над офицером Гилберто Вэлли[69]? (Я прочла сегодня утром.) Если суть квирности — в расшатывании нормативных сексуальных представлений и практик, не входит ли в их число и представление о сексе как об альфе и омеге? Что, если Беатрис Пресьядо[70] права, — что, если мы вступили в новую, постфордистскую эру капитализма, которую Пресьядо называет «фармакопорнографической», чей основной экономический ресурс — не что иное, как «неутолимые тела множеств — их хуи, клиторы, анусы, гормоны и нейросексуальные синапсы <…> [наше] желание, возбуждение, сексуальность, соблазн и <…> удовольствие»?

Столкнувшись с молниеносной скоростью этого «нового возбуждающего психотропного панк-капитализма» [Пресьядо] — особенно будучи истощенной, — я всё больше хочу променять разврат на усталость. Покуда я не могу бороться со своим состоянием, по крайней мере сейчас, я пытаюсь у него учиться; еще одно «я» — вскрыто.

Я впервые встретила Седжвик на аспирантском семинаре под названием «Неэдипальные модели психологии». В качестве вступления она объявила, что начала ходить к психотерапевту, потому что хочет стать счастливее. Чтобы грозный теоретик-тяжеловес признался в подобном! Это изменило всю мою жизнь. Затем она безо всякого промедления сказала, что хочет быстро со всеми познакомиться, сыграв в игру с выбором тотемных животных.

Тотемных животных? Неужто я только для того и променяла укуренный Хейт-Эшбери своей молодости на хардкорный интеллектуальный Нью-Йорк, решительно бежав от игр с выбором тотемных животных, чтобы вдруг оказаться вовлеченной в эти игры в университетской аудитории? По спине у меня пробежал ледяной холодок фобии идентичностей: отсюда недалеко было и до карточек, маркеров, определений.

Вероятно, предвосхищая этот ужас, Седжвик объяснила нам, что в игре есть лазейка. Она сказала, что мы можем назвать и другое животное, создать своего рода ложную идентичность — например, в том случае, если у нас есть «настоящее» тотемное животное, которое мы не хотим разглашать.

У меня не было ни того ни другого, так что я просто нервно потела, пока мы шли по кругу. Когда очередь добралась до меня, я брякнула: Выдра. Что было по-своему правдой. Тогда мне казалось важным быть и чувствовать себя увертливой. Быть маленькой, гладкой, шустрой, одинаково ловкой на суше и в воде, проворной, способной. Я тогда еще не знала о книге Барта «Нейтральное»[71], но, если бы знала, подняла бы ее на флаг; Нейтральное как то, что противопоставляет догматизму, понуждающему выбирать ту или иную сторону, иные сценарии: спастись бегством, исчезнуть, возразить, переопределить или отринуть понятия, воздержаться, отвернуться. Так что выдра была замысловатой маской, подменой, еще одной идентичностью, из которой я точно могла выскользнуть.