Ариэль

Такое случается. Будет ли так и дальше?
Окаменел мой разум,
Нет пальцев, чтоб удержаться, нет языка.
Железное легкое – бог мой,

Ко мне благосклонный,
Вдыхающий и выдыхающий воздух
Из пылесборников ветхих моих,
Ухудшения

Не допустит,
А день снаружи меж тем проплывает мимо,
                                       подобно ленте телеграфной.
Ночь приносит фиалки
И гобелены глаз,

Ночь приносит огни
И неизвестные,
Тихие голоса: «С вами все в порядке?» —
И крахмальные, недоступные груди.

Лежу протухшим яйцом,
Принадлежа
Целому миру, к которому не прикоснуться,
На белой, натянутой туго

Барабанной коже больничной моей кровати.
Навещают меня фотографии —
Жена моя, плоская, мертвая,
                                        в мехах по моде двадцатых,
С улыбкой жемчужной,

Две девочки, столь же плоские,
Что шепчут: «Мы – дочки твои».
Тихие воды
Запечатали губы мои,

Глаза, и ноздри, и уши,
Точно прозрачная пленка,
Которой мне не прорвать.
Лежу на голой спине

С улыбкой Будды.
Мечты и желанья
Спадают с меня, словно перстни,
В себе унося огни.

Когтистая лапка
Магнолии,
Пьяная собственным ароматом,
Ничего не просит от жизни.

Воздушные шарики

С Рождества они жили с нами,
Бесхитростные и чистые
Овальные звери одушевленные,
Занимавшие в высоту половину пространства,
Шевелящиеся, трущиеся боками
                                                                на шелковистых,

Незримых потоках воздушных.
Кричали, хлопки издавая, если их тронуть,
И вновь успокаивались, не сразу,
                                              и снова чуть шевелились.
Желтая голова кошачья и голубая рыба —
С такими странными лунами

Жили мы вместо мебели мертвой!
Соломенные циновки, белые стены
И движущиеся сферы, полные воздуха,
Красные и зеленые,
Наполнявшие сердце восторгом,

Как сбывшиеся желанья
Или павлины на воле,
Благословляющие землю-старушку
                                                                      паденьем пера
В инкрустациях звездных металла.
Твой младший братишка

Заставляет свой шарик
Визжать по-кошачьи.
Кажется, видит смешной,
Розовый мир сквозь него —
                                              и мир этот можно съесть.
Кусает!

И сидит, откинувшись к стенке,
Как толстый кувшинчик,
Созерцая мир, прозрачный, словно вода,
Зажав в кулачке
Красный лоскут.

Июльские маки

Маленькие маки, адские огоньки,
Разве вы безопасны?

Мерцаете вы. Я боюсь вас коснуться.
Тянусь руками к огню. Не обжигает.

Наблюдать за вами мне мучительно трудно:
Пылающий алый в складочках мелких,
                                                 точь-в-точь словно кожа губ —

Губ, что окрасились кровью.
Маки. Кровавые юбки!

Есть возбужденье, к которому я боюсь прикоснуться.
Где ваши опиаты, тошнотворные ваши коробочки?

Если б могла я кровью истечь – или уснуть!
Если б мой рот мог обвенчаться с подобной болью!

Или накапайте мне своего сока,
                                                       в стеклянную эту мембрану,
Отупляюще-успокоительного.

Но бесцветного. Да, бесцветного.

Доброта