Согласно первой из них, рожденной с подачи окружения Шарона и считающейся почти общепринятой, в последние годы жизни в его мировоззрении произошли весьма серьезные перемены, связанные с тем идеологическим надломом, который он пережил, заняв пост премьер-министра. Шарон вдруг осознал, что время работает против Израиля, и с каждым годом давление мировых держав на крохотное еврейского государство с тем, чтобы оно полностью отказалось от приобретенных в 1967 году территорий и признало право палестинских беженцев на возвращение, возрастает по экспоненте. В этой ситуации старый политический гроссмейстер решил сохранить для Израиля хотя бы часть его исторических земель и навязать палестинцам и всему миру свои правила игры. Израиль, в рамках инициативы Шарона, оставлял по собственной воле часть завоеванной им территории, и после этого начинал согласовывать свои постоянные границы. Но — и в этом-то и заключалася весь фокус — согласовывать их не с палестинцами, а с Западом. И в обмен на свои шаги доброй воли имел право требовать, чтобы эти границы обеспечивали ему необходимую безопасность и включали в себя те исторические еврейские земли, на которых палестинцы не проживали — то есть крупные анклавы еврейских поселений в Иудее и Самарии. Таким образом, инициатива снова оказывалась в руках Израиля, а время начинало работать против палестинцев — если они в спешном порядке не придут к соглашению с Израилем о границах, то Израиль успеет установить их сам и добиться их международного признания. После этого палестинцы могут делать все, что им угодно и выдвигать какие угодно претензии — Израилю уже не будет до них никакого дела.
Шарон знал, что разрушение им части еврейских поселений приведет к тому, что те люди, которых он на протяжении десятилетий числил среди своих самых ближайших друзей и соратников, отвернутся от него и объявят «предателем». Он знал, что они не поймут его и предадут проклятию само его имя, но, тем не менее, решился на осуществление своего плана во имя высших интересов еврейского народа, спасения от окончательного страшного фиаско той идеологии и того дела, которому он служил всю жизнь. В этом и заключается его величие как политика — в умении понять то, что пока было не дано понять другим, в готовности стать «чужим среди своих» и «своим среди чужих», принять на себя жесточайший огонь критики и обвинений, но поступить так, как он считает нужным — и при этом удержаться у власти!
Сторонники этой версии одновременно отмечают, что самой заветной мечтой Ариэля Шарона была мечта войти в историю еврейского народа в качестве лидера, который ликвидировал все угрозы существованию еврейского государства и обеспечил международное признание его исторического права на Иерусалим и большую часть Иудеи и Самарии. И в тот момент, когда он понял, что времени на это остается у него не так уж и много, он решился на неординарные, болезненные, но поистине исторические шаги. При этом он руководствовался тем принципом, который усвоил еще в детские годы, живя в родительском доме: правда и истина далеко не всегда на стороне большинства — наоборот, очень часто те, на чьей стороне правда, оказываются на положении преследуемых остальными изгоев. А значит, как гласит известный афоризм, «делай, что должно — и пусть люди говорят, что угодно».
Однако, помимо этой версии, представляющей Ариэля Шарона в качестве выдающегося государственного мужа, есть и немало других, выставляющих его в куда менее достойном свете.