Но и Шарон, испытывая искушение уволить Нетаниягу, понимал, что выход Биби из состава правительства больно ударит по нему самому. Нетаниягу и в самом деле совершил невозможное — несмотря на террор, экономика Израиля находилась на подъеме, безработица падала от месяца к месяцу, средняя зарплата по стране росла, инфляция была ниже запланированных показателей, биржа приносила вкладчикам гигантские дивиденды… Увольнение столь успешного министра финансов вызвало бы недовольство деловых и финансовых кругов как в Израиле, так и во всем мире, да и равноценной замены ему на этом посту не было. Кроме того, сразу после ухода Нетаниягу резко усиливались позиции внутренней оппозиции плану выхода из Газы в «Ликуде», и это точно означало бы конец его правительства. Теперь, по сути дела, коалиция Шарона состояла из 19 сохранивших ему верность депутатов «Ликуда» и 15 депутатов «Кнессета» от партии «Шинуй». Партии «Авода», «Мерец» и «Ам эхад» («Единый народ») гарантировали ему поддержку своими 26 мандатами при голосовании по вопросам, связанным с планом размежевания, но не более того — поддерживать решения в области экономики они не собирались. Был еще один депутатский мандат Михаила Нудельмана — после того, как последний вдрызг рассорился с Авигдором Либерманом, он начал поддерживать Шарона. Выходило, что для голосования по вопросам мира и безопасности он набирает с трудом 61 мандат, а по другим вопросам у него вообще нет большинства в Кнессете. Вот почему у Шарона не было никаких причин с нетерпением ждать 9 ноября 2004 года — этот день мог стать последним днем существования его правительства.
Именно тогда Ариэль Шарон, по всей видимости, стал впервые всерьез взвешивать возможность выйти из «Ликуда» и создать новую партию вместе с Томи Лапидом и Шимоном Пересом. Идея создания такого триумвирата родилась давно, еще весной 2004 года, когда возникли опасения, что план одностороннего размежевания не удастся утвердить в правительстве. По мнению предложившего ее Ури Шани, такая партия, во главе с тремя почтенными, перешагнувшими 70-летний рубеж старцами, была бы весьма популярна в народе — во-первых, потому, что у каждого из трех «патриархов» было немало своих горячих сторонников, а, во-вторых, само их пребывание у власти ассоциировалось бы у народа с некой стабильностью, с гарантией того, что эти трое не дадут друг другу сделать грубых политических ошибок. Но, само собой, лидирующая роль в этой гипотетической партии отводилась бы Ариэлю Шарону. По словам лидера НДИ Авигдора Либермана, если бы такая партия была бы создана, то она бы напоминала брежневское политбюро, но, возможно, Ури Шани был прав — именно поэтому опросы сулили ей 45–55 мандатов на выборах.
Однако в тот момент создание такой партии было совершенно нереально, и Шарону нужно было в спешном порядке найти какой-то другой выход из очередной, казалось бы, безвыходной ситуации. И совершенно неожиданно на помощь ему пришел Ясер Арафат — человек, которого он всю жизнь ненавидел смертельной ненавистью и иначе как «псом» при разговоре со своими приближенными не называл.
Арафат заболел. Он давно уже чувствовал себя неважно, но в конце октября его состояние резко ухудшилось. Дальше события развивались стремительно — после долгих уговоров Абу-Мазену и жене Арафата Сухе удалось уговорить его покинуть «Мукату» и отправиться на лечение в расположенный в предместьях Парижа госпиталь «Перси». Перед отлетом Абу-Мазен попросил Арафата передать ему или кому-либо другому полномочия председателя Палестинской автономии — по меньшей мере, до его выздоровления, — но Арафат категорически отказался это сделать.
В Париже, несмотря на все усилия врачей, Арафат впал в кому и 11 ноября скончался. Шарон разрешил привезти тело Арафата в Палестинскую автономию, но одновременно он сделал все для того, чтобы предотвратить попытки палестинцев похоронить его в Иерусалиме или даже в его предместьях. В день похорон Арафата, которые транслировались по израильскому ТВ, израильская армия была приведена в состояние повышенной боевой готовности на тот случай, если тысячи палестинцев вместе с телом Арафата двинутся из Рамаллы в Иерусалим. Одновременно Шарон выразил свое возмущение телетрансляцией похорон Арафата и тем, что его фигуре израильские журналисты уделили такое внимание.
— Какой позор! — сказал Шарон. — Кем он, в сущности, был, этот сукин сын? Кровавым убийцей! И какой еще народ с таким подобострастием следил бы за похоронами убийцы своих сыновей и дочерей, жен и матерей?! Я начинаю верить, что правы те, кто говорит, что мы, евреи, в душе — мазохисты…