– Но? – эхом повторила я, ставя на могилках китайских пионов, которые должны были расцвести, крестики из гнилых щепок. Так в детстве, на даче в подмосковном Алабино, мы с сестрой хоронили в зарослях бузины аквариумных рыб, дохнувших одна за одной от какого-то страшного рыбьего недуга.
– Я, конечно, попробую попеть, — сдался Дуб, — хм, завтра позвоню… «Попробую» означало одно: «Ваш номер, сударыня, не пройдет. Ни-ког-да-с»,
— Я попробовал, — омерзительно бодро прозвучало в телефонной трубке на следующее утро, — и жена послушала. Знаешь, что она сказала? «Такие чудесные стихи, и такое говно твоя музыка».
(Необходимое примечание: В настоящее время Дуб может отказаться от своих слов, ссылаясь на то, что ничего не помнит. Мол, амнезия, как у каждого второго героя американского сериала «Санта Барбара»).
— … музыка. Может, напишешь что-нибудь поговнистее?
Хорошенькая просьба прозвучала из уст старого приятеля. Такого я еще не слышала. Бывали другие комбинации, вроде «Ну что за дерьмо Пушкина сочинила!», или «Бред какой-то!», или «Что, совсем сбрендила наша старушка?».
Однако не долго пришлось мне заламывать руки, стоя на пике отчаяния: явился-таки скромный Спаситель в облике все того же Маврика… и забрал текст для своего альбома (напомню — «Химического сна»). Без припева. Песня теперь так и называется «Одиночество».
… Одним из той «рождественской» компании был толстый, похожий из-за усов на моржа, Сашка, который то и дело высказывал серьезное намерение написать потрясающий роман и с этой целью постоянно покупал пачку финской бумаги и хорошую ручку. Затраты получались приличными, которые компенсировались лишь эмоциональным размахиванием руками и воплями, как же это будет гениально. Роман так и не случился. Сашка умер 1 мая 2001 года, на улице, направляясь к кому-то в гости, 10 дней пролежал в судебном морге — документов при нем не было никаких… Незадолго до такого легкого для него ухода из суматошной реальности мы с Моржом в очередной раз помирились и собирались уехать в Амстердам, к тюльпанам, каналам и безбашенным коффи-шопам.
Сюжет №2 fantasia ЕРЕСЬ НЕБЕСНОГО ПЛЕВКА
Жрецы гладко брили свои черепа. Удлиняющиеся к макушкам головы служителей культа смахивали на яйца, снесенные в понедельник удивленной курицей. В макушку жрецам в порядке строгой очередности вживляли бриллианты чистой воды. Считалось, что это четвертый глаз, стягивающий в клетки мистического центра беспорядочно разбросанные в Космосе нити знаний.
В памяти жителей Безоблачного Царства долго болтался и просился наружу случай, когда у одного из Верховных Жрецов на бриллианте появилась крошечная желтая точка, которая медленно, но верно разрасталась, туманя чистый свет и завязывая на полезных ниточках вредные узелки. «Бельмо на четвертом глазу, — шепотом передавали друг другу безоблачники, вышивая золотом крестики и нолики на попонках для штатных собачек породы ши-цу, — у Верховного на четвертом глазу — бельмо…».
То, что появление желтого пятна могло сказаться на безоблачности их существования, жителей Царства нисколько не волновало: для них не существовало таких понятий, как прошлое или будущее. Существовало лишь настоящее, очень удобное, бесконечно растягивающееся — словно резина — во всех направлениях.
Неожиданно у безбородого Верховного Жреца стала пробиваться щетина. Она неумолимо трансформировалась – от одиноких диковатых на вид волосков до состояния густейшей черной бороды, которую Жрец, вопреки всем безоблачным канонам, научился заплетать в десятки косичек. Он украшал косички невесть откуда взявшимися лентами, а на одну из лент даже привесил желто-розовый колокольчик.
Вместо ритуально-ночного приказа «Всем спать!», передаваемого по всем станциям, Верховный противным, почти женским голосом теперь выдавал: «Не буди нас, Будда, до побудки лучом будильника-рассвета…». Сначала все решили, что Верховный перегрелся в солярии, потом… усмотрели в желтом пятне признак тайной диверсии оппозиции (которой давным-давно не существовало из-за лени безоблачников)…