Арина

— Дальше — ладу тебя завтра у памятника любимому поэту. В десять утра, в полном блеске. Бороденку забыть дома, робу сменить на бежевое пальто. И все в таком духе.

— Ты что, задумал новую аферу?

— Старик, дело очень серьезное. Но от тебя требуется немного: политическая зрелость, вежливый тон, солидный…

— Давай короче, — перебиваю я Игоря.

— Я все уже сказал.

— Тогда гуд бай.

— Старик, не бросай трубку, — умоляет Игорь. — Честное слово, ты мне очень нужен. Я не могу сейчас рассказать. — Игорь шепчет в трубку: — В комнату вошла мать, она все услышит.

И зачем ему заучивать биографию какой-то вагоновожатой? Что за чертовщина? Видно, мало его проучила Пуля.

— Ты выйди и позвони из автомата, — говорю я.

— Пойми, я в одних трусах. Глажу брюки. А потом, у меня нет двух копеек.

Это Игорю придумать недолго: нет двух копеек, в одних трусах. Так я ему и поверил. Знаю я его. Но только в чем все-таки дело? «Политическая зрелость… вежливый тон…» Даже любопытно.

— Ладно, приду, — соглашаюсь я. — Но запомни, если что-нибудь такое — сверну шею.

— Старик, я тебя люблю! — кричит Игорь.

Я кладу трубку и замечаю, что Люся ушла к себе в комнату. Вот за это она умница. Мне не хотелось бы сейчас с ней разговаривать. Да и Борьку надо искать. Уже скоро десять, а он все носа не показывает.

Я набрасываю пальто и выхожу. У лифта сталкиваюсь с неразлучной парой: Андрей Павлович и тетя Даша возвращаются с прогулки. С приходом весны они бродят вечерами по проспекту.

— Борька там не попадался?

— А его все нет дома? — удивляется тетя Даша. — Это безобразие, Алеша! Мальчик должен в десять часов ложиться. Прямо на шаг отойти нельзя. Сразу режим нарушает.

— Ничего, сейчас найду его, — успокаиваю я тетю Дашу и бегу во двор.

На детской площадке, оказывается, никого уже нет. Все воспитанные дети давно готовятся ко сну. По двору гуляют только подростки лет по пятнадцати. Ходят стаями. При этом ребята сыплют остротами, а девчонки весело хихикают, обнимая друг дружку.

А куда же девался мой Борька? Может, он лепит снежную бабу за теннисным кортом? Я огибаю высокий сетчатый забор, выхожу к большому сугробу. Но Борьки и там нет. По сугробу только носятся две собачонки: одна белая, вторая грязно-серая. И вдруг в одной собачонке я узнаю своего братца. Он бегает на четвереньках за какой-то девочкой и отчаянно лает. Ну прямо настоящий пес!

— Борька, — говорю я сердито, а сам еле сдерживаюсь от смеха.

Он поднимается на ноги, сияя мокрым от снега лицом. Его черная шуба теперь кажется грязно-серой.

— Видишь, десятый час. — Я подношу к его красному носу свои новые часы.

— А как же Ленка? — Борька смотрит на подружку.

— Давай ее проводим.

Девочка в белой шубке мотает головой.

— Я не боюсь. Вот мой дом, — она показывает варежкой на серый многоэтажный корпус.

Но мы с Борькой все же провожаем ее до самого подъезда. И когда она скрывается в парадном, я спрашиваю у Борьки:

— Это твоя подружка?

— Нет, я с девчонками не вожусь, — заявляет он.

— А почему же ты с ней играл?

— Она стишки хорошие знает. Хочешь, расскажу?

— Ну, расскажи.

Борька откашливается, подражая Андрею Павловичу, и, вытянув тонкую шею, начинает читать: «Бабка с дедом на печи протирали кирпичи, бабка охала, кряхтела…»

— Хватит! — перебиваю я Борьку.

— Это еще не конец…

— Запомни, если ты еще кому-нибудь прочитаешь эту чепуху, то будешь целое воскресенье стоять в углу, — говорю я, стараясь повысить голос. — Неужели ты не можешь понять, что это не стихи, а настоящая глупость?

Борька виновато опускает голову и молчит. До самого дома он больше не говорит ни слова.

Глава седьмая

Мы встречаемся у памятника Маяковскому. Игорь без шапки, в новом коротком пальто, с красным шарфом вокруг шеи. И туфли у него так начищены, что смотреть на них больно.

— Что так вырядился? — спрашиваю я.

— Старичок, — ласково говорит Игорь, — ты помнишь ту блондинку, что мы недавно в кафе видели?

— За которой ты гнался до самого бассейна?

— Представь себе, вчера я ее выследил. Ехал с ней в автобусе, потом влетел в дом и сел в лифт. На пятом этаже она выходит, я тоже выхожу. Она открывает свою квартиру, а я топчусь у соседней, делаю вид, что собираюсь звонить. Но как только дверь за ней захлопнулась, я тут же бегу вниз.

— По-моему, ты напрасно не пошел работать в ОБХСС.

— Теперь блондинка в наших руках, — ухмыляется Игорь. — Сейчас зайдем, как будто мы с агитпункта, и познакомимся. Эх, видел бы ты ее в красном пальто!..

— Зря стараешься, я никуда не пойду.

Игорь резко поднимает воротники ежится. Он всегда так делает, если злится. Потом тычет себе пальцем в грудь и кричит:

— Она у меня вот здесь!.. Я думаю о ней ночами, я с таким трудом ее нашел, а теперь — о забодай меня бульдозер! — я могу ее потерять. Ведь в следующее воскресенье уже выборы.

— Раз тебе нужна блондинка, иди один.

— Пойми, я один тут же вызову подозрение.

Я смотрю на Игоря. Играет он или нет? Вроде не играет. Он все время ежится и тянет на уши воротник своего модного пальто. Неужели и правда шалопай влюбился?

— А какой толк от меня? — говорю я. — Все равно я буду молчать.