Арина

Мы стоим у светофора, ждем, когда оборвется поток машин. Потом переходим площадь. Из Александровского сада остро пахнет тающей землей. В его глубине, у самой Кремлевской стены, еще кое-где белеет снег.

— Пошли в сад, — говорит Марина.

Но мне не хочется туда идти. Здесь ходят люди, бегают машины, светофоры весело мигают. С гостиницы «Москва» сеют свет прожекторы. И рядом играет джаз. Наверное, кто-нибудь открыл окно или сзади шагает пижон с транзистором. А в саду почти темно, народу не видно, и мне как-то неловко оставаться вдвоем с Мариной.

— Сегодня в «Метрополе» хороший фильм, — говорю я.

— В кино меня не тянет, — морщится Марина.

— Это я так, я тоже не хочу.

В Александровском саду все дорожки уже просохли, по свежим песком еще не посыпаны. А скамейки недавно покрашены и расставлены по местам. У одной скамейки, что на отшибе, за кустами голой сирени, Марина замедляет шаг.

— Давайте посидим, — говорит она.

— А мы не прилипнем?

Марина трогает скамейку, от которой пахнет масляной краской. Небольшой зеленый камень на ее кольце светится живым светлячком. В нашем палисаднике таких светлячков летом Борька набирает десятками.

— Сухая, — говорит Марина и садится на самый край.

В саду вроде теплее. Кажется, это звезды излучают тепло. Здесь они хорошо видны, будто мы в деревне. Вот бы съездить с Мариной к моей тете на Волгу. Я там никогда не был, но уверен, что ей понравится. Волны бегут, пароходы. А в воде звезды светятся, как сейчас на небе.

Я сажусь поближе к Марине, но ее не касаюсь. Закуриваю, откидываюсь назад и Смотрю сбоку на Марину. Откуда-то залетает ветер, смело перебирает ее волосы, собранные наверху в чалму.

— Как поживает ваш посол? — спрашивает Марина. — Он полюбил быструю езду?

И зачем я придумал этого посла? Теперь Марина считает меня обманщиком. Не зря она с такой издевкой спросила про посла.

— Знаете, я тогда пошутил. Вы извините.

— А я сразу догадалась.

— Но это правда, что я шофер.

— Вы водите какой-нибудь огромный грузовик?

— Нет, я работаю в такси.

— Вот интересно… — говорит Марина и чуть запрокидывает голову.

В ее глазах теперь светятся звездочки. Маленькие, пятиконечные. Надо же! Это отражается звезда, что горит на Боровицкой башне. А кажется, что две: в одном зрачке и в Другом.

— В ваших глазах звезда… рубиновая.

— Правда? — удивляется Марина.

— Честное слово.

Марина опускает голову, и звездочки сразу гаснут. Видно, она не хочет, чтобы я в ее глаза смотрел… А нижняя пуговица на пальто у нее расстегнулась, и черная юбка задралась выше колен, и Марина ее не одергивает. Мне стыдно смотреть на белеющие в темноте колени, и я отворачиваюсь в сторону.

— Слышите шепот? — выдумываю я нарочно.

Марина замирает и смотрит на Кремлевскую стену. В ее глазах опять загораются пятиконечные звездочки. Но я об этом ей не говорю.

— Что-то я не слышу.

— У вас под ногами. Это, наверно, Неглинка под землей скучает.

— Бедняжка, — вздыхает Марина и поправляет юбку, прикрывая колени.

Мне тоже жалко Неглинку. Несчастная эта река. Течет по самому центру, а ничего не видит: ни домов, ни людей, ни солнца. Заковали ее в трубы, и она теперь живет в темноте.

На Спасской башне бьют часы. Звонко, по-весеннему. Кажется, кто-то с силой ударяет по клавишу огромного рояля. Ударит — прислушается, потом снова ударит. И так десять раз подряд.

— Я замерзаю, — ежится Марина. — Давайте походим.

Мы выбираемся на дорожку, огибаем Кутафью башню и попадаем на проспект Маркса, где снова люди, огни, машины, где пахнет бензином, весной и духами. Встречные парни, подталкивая друг друга, все как один, таращат глаза на Марину. И я начинаю жалеть, что мы теперь не в саду, где не было этих парней, и думаю еще о том, что ничего у меня с Мариной не получится: слишком она красивая.

— Вы любите гулять по улицам? — спрашивает Марина.

— Любил бы, если б там ходили одни пенсионеры.

— Тогда пошли на Москву-реку. Вы по мостам ходить не боитесь? А то я знаю одного физика, который всегда бормочет что-то про амплитуду и мосты объезжает под землей. Я не знаю, что бы он делал, если б не было метро.

Мне что-то сразу не нравится этот физик. Какое он имеет к Марине отношение? Откуда ей известны его странности? И чтобы выпытать про физика, я говорю:

— Старики всегда с причудами.

— А некоторые люди очень любопытны, — отвечает Марина, разгадав мою хитрость.

Нас обгоняют троллейбусы. Странно, они совсем пустые. А на улицах битком народу. В такой вечер не много охотников ездить. Значит, Володя едва ли вернется с планом. Сейчас торчит где-нибудь у вокзала: одна надежда на приезжих.

Мы идем медленно. Свет от огней рекламы скользит по лицу Марины, и оно все время меняется: то отливает синевой, то розовеет, то вдруг становится матовым. А глаза все равно зеленые. Ей очень идет это имя: Марина — морская. От нее даже пахнет морем. А может быть, у Марины такие духи.