Аритмия

Повернулся – и пошел от неё. Она поспешила за ним. И не боялась теперь, отчего-то знала, что ничего плохого он ей не сделает, радовалась, как немыслимо повезло ей, когда уже всякую надежду утратила. Захотелось расположить его к себе, чтобы не пожалел он, что связался с ней. И вообще до того на душе теперь посветлело, что ни о чём плохом думать не хотелось. Попыталась разговорить его:

– Меня Лолой зовут. А тебя как?

Характер у него, что ли, такой – каждое слово из себя чуть ли не силком вытаскивает? Или просто слова на неё тратить не хочет, не нуждается в этом? По глазам его ничего не разобрать, какие-то пустые они, не выражают ничего. И по-прежнему изводил всё тот же вопрос: кто он такой, что в лесу делает? Живёт он тут или пришёл откуда-то издалека?

Снова ответил он странно – то ли не захотел назвать себя, то ли не счёл нужным:

– Зови по любому, мне всё равно.

Как хочешь, так и понимай. Хотя, что уж тут непонятного, не желает он с ней знаться, не скрывает даже. Сначала обиделась: не желает – и не надо, обойдётся. Пусть только из леса выведет, ничего ей больше не нужно. Но затем подосадовала на себя. Нельзя же быть такой неблагодарной. Забыла разве, как на замшелом пне страхом изводилась, что угодно отдать была готова, лишь бы выбраться из этого проклятущего леса? Ему, может, и всё равно, а ей не всё равно. А люди всякие бывают, нельзя же ко всем с одной меркой. У него – только сейчас в голову пришло – могла и причина быть не называть себя, всякому доверяться. Ещё и пострадал он, да как ещё пострадал, вон у него шрамище какой на груди. То ли в битве увечье такое жестокое получил, то ли, того хуже, пытали его, мучили. Может, всё-таки удастся ей хоть немного расшевелить его, показать, как признательна ему. Пусть не думает, что неблагодарная, бесчувственная она.

И взялась рассказывать, чтобы заодно и дорогу ему скрасить, как блуждала одна в лесных дебрях, как страшилась приближения ночи, как счастлива теперь и благодарна ему, своему спасителю. Если б не знала, что он не глухой, могла бы подумать, что он её не слышит. Никак на её слова не откликался, не посочувствовал ни разу, жилка ни одна на лице не дрогнула.

Ещё не совсем стемнело, могла она хорошо рассмотреть его. Лишь сейчас, когда схлынули первые страхи, увидела, что чудной этот юноша хорош собой: статен, хоть и тонок в кости, с высокими скулами и широко расставленными светлыми глазами. И волосы прямые, длинные до плеч, каких у её коренастых, смуглых и жёстко курчавых соплеменников не бывает. А приглядевшись, поняла, чем ещё он так напугал её, внезапно появившись из ниоткуда. Лицо у него было очень бледное, как у неживого. Словно ни кровинки в нём не осталось. Никогда и ни у кого такого не видела. Некстати вспомнились вдруг страшилки об оживших мертвецах, которыми пугали они в детстве друг друга. Снова тревожный холодок по телу пробежал, недавний страх к сердцу подкрался. Но сумела чуть успокоить себя прежней мыслью, что всего лишь он не такой, как люди её племени, оттого и выглядит иначе.

И вдруг он снова заговорил. Спросил, давно ли появилось её племя на этом краю леса. Рассказала она, что раньше, полгода всего назад, жили они далеко отсюда, среди скудных песков и топких болот. Голодали часто, от многих болезней страдали. Но мужчины племени были отважны, закалены в сражениях. Прознали они, что в этих краях лежит степь плодородная, река полноводная течёт, и жизнь тут сытная и здоровая. И решил отец её, мудрый вождь, повести сюда своё племя, чтобы лучше зажил его народ.

– А понимал твой мудрый вождь, что для того, чтобы лучше зажил его народ, нужно сначала прогнать или перебить живший там народ?

Вот уж не ожидала она, что способен он говорить не одними лишь отрывистыми словами. Даже не сообразила сразу, что ему на это ответить. Но быстро нашлась:

– У нас такое присловье есть: одно добро на всех не делится. А ещё говорят, что добра без силы не бывает.

– А дальше что? – Голос его зазвучал теперь как прежде – невыразительно, тускло.

– А дальше обыкновенно. Племя там жившее трусливым оказалось, защищаться не стало, убежало в лес, ничего с тех пор не слыхать о нём.

Замолчала в ожидании, что продолжит он беседу, но юноша снова замолчал, только брови его хмурились да губы беззвучно шевелились. И она уже пожалела, что завела об этом речь. Явно не по душе пришлась она её спасителю. Потом он всё-таки спросил:

– И никого из прежних жителей там не осталось?

– Почти не осталось, – порадовалась Лола возобновившемуся общению. – Старуха одна. Она со всеми в лес не ушла, болела очень, не хотела обузой быть, помирать собралась. Но выжила, куда ж ей теперь деваться? – И посчитала необходимым добавить: – Мы её не обижаем, ты не думай. Да она ни с кем из наших и не водится, поселилась в глиняном домишке на отшибе, мы её почти не видим.

– А зовут её как? – быстро спросил.

– Имя у неё такое, сразу и не выговоришь. Изергиль.

– Жива, значит, – едва слышно прошептал он.

– Жива, конечно, – пожала плечами Лола. – Я ж о ней и говорю.

Он внезапно остановился, замер, прислушиваясь. Затем сказал: