Аритмия

Лола с нетерпением ждала вечера, свидания с Данко. Почему-то уверена была, что странный лесной юноша обязательно носит это прекрасное имя. Сама себе удивлялась. Отчего всё время думает о нём? Из чувства благодарности за спасение? Оттого, может быть, что жизнью ему обязана? Этого, конечно же, не отнять, но ведь, коль на то пошло, спасли бы и без него: искали её, шли к ней, разве что прождала бы дольше. Понравился он ей? Но разве может понравиться человек с такими пустыми, безжизненными глазами, которому всё равно? Почему ж тогда думает она о нём неотступно, вспоминает каждый его взгляд, каждое сказанное им слово? И этот рассказ старухи Изергиль о заветах…

Едва лишь солнце сползло к мохнатым верхушкам задремавшего леса, Лола была уже у реки, спешила к битому молнией дубу. Прижалась спиной к нагревшемуся за день шершавому стволу, огляделась. Как она и предполагала, Данко ещё не пришёл – и вряд ли рискнет он появиться здесь, пока совсем не стемнеет. Томилась ожиданием, ленивое солнце торопила.

Вчера в лесу она не услышала его приближения, сегодня не услышала и не увидела. В самом деле впору было подумать, что способен он на большее, чем дано человеку. Взялся неизвестно откуда в набиравшей силу тьме, спросил:

– Тебя никто не видел?

– Никто.

– Обо мне никто тут не прознал?

– Никто. – Поймала себя на том, что начала вдруг говорить так же, как он, обходясь самым малым количеством слов. – Твоя бабушка ждёт тебя, я у неё побывала.

Напрягая зрение, всматривалась в его лицо: как воспримет он, что назвала Изергиль его бабушкой. Никак он не воспринял, вообще, казалось, ничто не способно было его затронуть – всё равно ему.

– Нам вдвоём показываться нельзя, – сказал он. – Иди такой дорогой, чтобы меньше людей могло встретиться. И не оборачивайся. Я пойду за тобой.

Она шла, не уставала дивиться тому, что ни разу не услышала его шагов за своей спиной. У входа в старухину лачугу остановилась, повернулась, не увидела его, бросила в темноту:

– Это здесь.

И вошла. Изергиль сидела, ссутулившись, на топчане, сжав руками колени.

– Он не придёт? – вся подалась вперёд, увидев Лолу одну.

Но следом за нею появился он. На столе неярко горел фитиль в масляной плошке, силившийся развеять затаившуюся в углах тьму. Но и этого скудного света хватило, чтобы старуха сразу же узнала его. Тихо застонала, заковыляла к нему, обняла его, маленькая, едва достававшая ему до груди, запричитала:

– Данко, дитятко мое, уж не чаяла на этом свете с тобою свидеться, теперь и помереть не страшно!

Никак не могла оторваться от него, всхлипывала, гладила, нежные слова ему говорила. Лола во все глаза смотрела на них. Что этот юноша – старухин внук Данко, никаких сомнений уже не вызывало. Поразило другое. Он никак не отозвался на её чувства, недвижимо стоял, будто обязанность какую-то выполнял. И вдруг Изергиль плохо стало, еле успел он подхватить её. Отнёс на топчан, уложил. Лола сорвала с крючка полотенце, намочила в ведре, приложила к её груди.

– Она не умрёт? – спросила она Данко, точно от него сейчас что-то зависело.

– Не должна, – ответил он.

– Может быть, лекаря позвать?

– Не надо. Ты иди, я с ней побуду.

Лола возвращалась домой в смятении. Не потому лишь, что о старухе Изергиль беспокоилась, – злилась на Данко. Идол бесчувственный, неужели ничто не способно тронуть его, всё равно ему?

Это был нехороший день. Когда вернулась она домой, не выбежал, как всегда, встречать её любимый пёс Дружок. На него она тоже обиделась: никогда прежде такого не бывало. Но утром его тоже не оказалось. Лола заволновалась. Звала – не откликнулся. Пошла искать его – и нашла в овраге мёртвого, вся голова в крови. Плакала над ним безутешней, чем в лесу, когда заблудилась. А потом вспомнила о старухе Изергиль, подумалось вдруг, уж не одна ли смерть другую к себе притянула. И там ли ещё Данко? Забежала домой, прихватила испечённые матерью лепёшки, кувшин с молоком – и поспешила к стоявшему в отдалении покосившемуся глиняному домишке.

Данко не ушёл. Изергиль была жива, только слаба очень. Данко внимательно посмотрел на Лолу, спросил, отчего такая она грустная. Рассказала она о смерти Дружка. Изергиль, не вставшая с топчана, сочувственно повздыхала, а Данко равнодушно шевельнул плечами: к чему так переживать из-за какого-то пса.

– Не какого-то пса! – возмутилась Лола. – Он мне дружок не только по имени был! Можешь ты это понять?

– Не могу, – спокойно ответил. – И не хочу. Это твой пёс. Мне всё равно.