Аритмия

– Не понимаешь? – изобразила удивление Зина. – А то, что у нас однокомнатная квартира, ты понимаешь? А то, что Вовочка скоро ходить начнёт, ты понимаешь? А что в квартиру уже войти нельзя, вся псиной провонялась – это ты, надеюсь, понимаешь? А что прокормить этого телёнка нужно, тебе тоже, наверное, ясно? А что я изо дня в день…

– Ну хорошо, хорошо, – поспешно перебил её Дорохов, – пусть даже всё так, как ты говоришь. Я спрашиваю, что ты предлагаешь? Убить Шварца? Повесить его? Повесить, да?

– И кличку выдумал дурацкую какую-то!

– Почему же дурацкую? Шварц – это значит чёрный. Он ведь чёрный.

– Уж куда черней! У нас, между прочим, завотделом Шварц. Очень мило получится, если он вдруг к нам зайдёт. И вообще… Думать надо, понимаешь ты? Думать!

Шварц, услышав своё имя, осторожно вошёл из коридора в кухню. Приблизился, вопросительно переводя взгляд с хозяина на хозяйку, а ещё на большую кастрюлю, стоящую на плите.

−Пшёл отсюда, – двинула его ногой Зина. – Только твоей шерсти тут ещё не хватало!

– Место, Шварц! – с деланной суровостью в голосе сказал Дорохов и, дождавшись, когда тот удалится, заговорил, чуть понизив голос, словно опасаясь, что Шварц услышит: – Я ещё раз тебя спрашиваю, что ты предлагаешь? Это же не птичка: вылетела в форточку – и поминай, как звали. Это же умный, породистый пёс…

– Ой, не смеши меня, – замахала, словно обожглась, руками Зина. – Породистый! Дворняга это! А уж ума-то…

– Хорошо, – не стал спорить Дорохов. – Допустим на минуту, что дворняга. Так что же, повесить его теперь?

– Да что ты заладил как попугай, повесить, повесить! Заведи куда-нибудь подальше – и дело с концом!

– Интересно, как ты себе это представляешь? Завести, а потом спасаться бегством?

– Зачем спасаться? Сядь, например, в автобус – и вся недолга!

– Прекрасная идея! А он будет мчаться за автобусом, смотреть в окно и лаять?

– Смотри ты, какая проблема неразрешимая! Что ты из себя недоумка строишь? Привяжи его за поводок да уходи. Кто-нибудь возьмёт.

– Да кто ж его возьмёт?

– Наконец-то! Единственное путное слово от тебя сегодня услышала. Я только одного такого знаю, который привёл в дом этого урода с обрывком верёвки на шее. Второго уже не сыскать, наверное.

– Но зима ведь скоро, холодина какая! – завздыхал Дорохов. – Домашняя собака, пропадет ведь! Ну хоть до тепла потерпи, Зинуля, пожалуйста. Доживём до весны, а там… А там я что-нибудь придумаю. Обещаю тебе.

Зина, не дослушав, открыла дверцу холодильника, постояла перед ним, точно забыла, что хотела взять, потом в сердцах хлопнула ею, повернулась к Дорохову и медленно, раздельно сказала:

– Короче говоря, вот что: так дальше продолжаться не может. Если завтра это животное будет ещё в нашем доме, то меня с Вовочкой здесь не будет. Вот тебе моё последнее слово. Больше на эту тему я говорить не намерена…

Полчаса спустя Дорохов сидел на скамейке во дворе, хмуро курил, пряча зябнувшую руку в рукав пальто, смотрел на всегда радовавшегося этой вечерней прогулке с хозяином Шварца. Уже совсем стемнело, погода всё больше портилась. Ветер разбежался до того верткий и пронизывающий, что не было от него спасения даже в глубине двора, и воздух так пропитался влагой, что понять невозможно – накрапывает дождь или нет. Ноябрь, печаль года.

Шварц развеселился вдруг, зарезвился словно шалопай щенок. Лихо помчался по кругу двора, резко затормозил, поравнявшись с хозяином, всеми четырьмя лапами, и Дорохов не столько увидел, сколько почувствовал, как хлестнула по ногам грязевая шрапнель. Подошёл к подъезду, над которым горела тусклая лампочка, посмотрел на свои забрызганные брюки, чертыхнулся. Подобрал щепочку, принялся счищать ею налипшие комки грязи.

– Нескладный ты какой, – выговаривал тыкавшемуся виновато в него носом Шварцу. – Ну чего ты носишься как угорелый, дурака валяешь? Радоваться-то нечему. Скажи лучше, что мне делать с тобой. Не знаешь? Вот и я не знаю. Только делать ведь что-то обязательно нужно. Видишь, как всё оборачивается.

Дорохов отбросил щепочку, взялся оттирать пятна ладонью. Во двор вошел Григорий Павлович, сосед, остановился:

– Ты куда это, Боря, прихорашиваешься на ночь глядя?

– Куда мне прихорашиваться? Брюки вот Шварц забрызгал, – распрямился Дорохов.

– Что ж он так невежливо с хозяином обходится? Кобелёк-то у тебя смышлёный, морда вон какая, глядит ровно человек, – сказал сосед, поглаживая пса по голове.

– Шварц – золотой пёс, точно ты подметил, Палыч. Разве что говорить не умеет. И породистый. – Вдруг оживился: – Слушай, сосед, может, возьмёшь его себе? Возьми, не пожалеешь. Если тебя вопрос питания смущает, так это не проблема, на себя беру. Я и выгуливать его утром могу, не в тягость. Возьми, Палыч, а?

– Да на кой он мне? – пожал тот плечами. – Будь у меня дом свой, ещё б куда ни шло. А здесь куда же? И так полным полна коробочка.

– А ты случаем не знаешь, кому пёс нужен? Толковый пёс, ласковый. И к порядку приученный.

– Что же ты его отдать хочешь, если он такой хороший? Или хозяйка возражает? Зина у тебя характерная!