Аритмия

Мила для меня непостижимый человек. Знаю Милу почти столько же, сколько саму себя, с детского ещё сада. В одной школе учились, потом в медицинском училище. И не наскучили друг другу, не надоели. Всегда мне с ней интересно, всегда было нам о чём поговорить и чем заняться, хоть и ссорились нередко. Мирились, правда, быстро, долго друг без дружки не обходились. А ссорились обычно потому, что характер у Милы взрывной, темперамента на троих, и никогда не знаешь, чего ждать от неё в следующую секунду.

Мила умница, соображает крепко, в практичности мне ещё сто очков форы даст, но поразительно была не приспособлена к учёбе, еле из класса в класс переползала. Особенно с грамматикой были у неё проблемы, ошибки делала несусветные. Если бы не я, школу мы с ней в один год вряд ли закончили бы. И это при том, что расстройством памяти она не страдала, особой леностью не отличалась. Вот не давалась ей учёба – и всё тут. Какая-то необъяснимая патология. Да, были уникумы, люди выдающиеся, даже гениальные, ходившие когда-то в безнадёжных двоечниках. У каждого из них свои на то были причины, но тем не менее. Милу при всём желании выдающейся не назовёшь, однако странного такого порока избежать ей не удалось. Справедливости ради должна сказать, что Милу плохие оценки заботили мало, не комплексовала она, что худшая в классе ученица, достаётся ей за это и в школе, и дома. Как-то легко, не трагично к этому относилась, хотя самолюбива была, в обиду себя не давала. То ли с первого же класса смирилась со своими плохими отметками, то ли отчего-то непринципиальным это для неё сделалось, то ли – совсем уже бредовая мысль – едва ли не в демонстрацию какую-то превратилось, я так и не поняла. Она, если бы не я, и в училище не поступила бы, срезалась бы на первом же экзамене, сочинении. И как-то непостижимо, я это потом уже поняла, связано это было с неожиданностью её суждений, поступков, верований. В училище, однако же, студенткой была вовсе не худшей, а на практических занятиях вообще многим не сравниться с ней было. Руки у неё ловкие, умелые, в такие, например, вены попадала, которые зачастую и опытным медицинским сёстрам с трудом давались.

А после училища разошлись наши пути-дорожки, не удалось нам не только в одном отделении – даже в одной больнице вместе работать. Она в детской клинике оказалась, я – в хирургии областной больницы. Но дружить мы не перестали, виделись часто, а уж перезванивались почти каждый день. Разве что времени свободного друг для дружки намного стало меньше, дежурства редко совпадали. К тому же амурное время подоспело, куда ж без этого, влюблённости, свидания, то, ради чего встречей с лучшей подругой пожертвуешь. Я в хорошее отделение попала. Прежде всего потому, что с завом там всем повезло. Не только хирург классный, но и человек замечательный, чего ни коснись. Никто не только грубого слова от него не слышал – голос никогда не повысил. Со всеми он, от врачей до санитарок, на «вы», поможет, подскажет, уважит. И все мы не гнева его боялись, если в работе нагрешили, – огорчить его, разочаровать. Он только посмотрит так, головой покачает, вздохнёт – и хочется сквозь землю провалиться. Но больше того боялись мы, что скоро покинет нас Леонид Михайлович – всё-таки под семьдесят уже, здоровье подводить начало, большие операции уже с трудом выстаивал. Ходили слухи, что главный врач потихоньку замену ему подыскивает.

И всё же не одного лишь Леонида Михайловича заслуга, что коллектив у нас подобрался завидный, в котором быть и работать приятно. Здесь тоже везение нужно. Порой хватает одной затесавшейся сволочи, чтобы любой родник замутить, раздор посеять, примеров тому не счесть. Но и на солнце есть пятна. Или должны быть. Где-то через год после моего прихода появился в нашем отделении новый доктор. Немолодой уже, за сорок, из городской больницы перебрался. Разведка быстро сработала, дознались мы, что там у него конфликт какой-то вышел, чуть ли не судился с кем-то, не добром, короче, расстался. Но просочилась и другая версия, похуже – что пригласил его наш главный врач с прицелом на замену Леониду Михайловичу. Хрен редьки не слаще, было отчего встретить пришельца настороженно, присматриваться к нему придирчиво. К тому же источником этих слухов был человек знающий, нетрепливый.