Аритмия

У Ады Моисеевны начались боли в животе. Месяц, другой, никак не отпускало. Оттого, полагала она, что столько лет приходилось таскать тяжёлые железные термопары. Присоединились тошноты, слабость, пожелтела она, заметила, как теряет вес. К врачам обращаться не хотела, пила обезболивающие таблетки, ждала, когда полегчает. К тому же конец года близился, на заводе, где она работала, горел план, о том, чтобы уйти на больничный лист, и речи быть не могло. Тем паче что к пенсии дело подошло, знала, как не приветствует это начальство. Но всё же, когда невмоготу стало, записалась на прием к терапевту. Терапевт отослал её к хирургу. Тот, осмотрев её, велел срочно ложиться в больницу, выписал направление. И слушать её возражения не стал, сказал, что каждый день дорог, напугал. Направление было в онкологический диспансер, поняла она, что дело худо. Там обследовал её палатный врач, затем зав отделением, сделали анализы, рентген. Но оперировать её, к чему уже готова она была, насмотревшись на своих соседок по палате и наслушавшись их, однако же не стали. Подержав неделю, выписали домой под надзор поликлинического онколога. Сочли они, сомнений не осталось, что оперативное лечение бесполезно, потому что злокачественный процесс безнадёжно запущен, выявились отдаленные метастазы. Дали ей выписку из истории болезни с рекомендациями, все термины там по-латыни были, но никакого ей труда не составило перевести их на русский язык. Теперь оставалось только навещать своего участкового онколога, брать у него рецепты.

Сначала не хотела идти к нему, понимала ведь, что никакие пилюли помочь ей не смогут, только без толку в очередях просиживать. Смерти, на всём белом свете одна и не нужная никому, не боялась. Об одном лишь сердце болело: что некому будет ухаживать за могилами мужа и сына. Потом всё-таки пошла – знала, что теперь её в покое, конечно же, не оставят, извещение о ней, как то положено, передано по месту жительства. И будут ей из поликлиники названивать, участковую присылать, чтобы галочки свои в нужные клеточки ставить, бумажки заполнять. Как и ожидала, долго пришлось ей в коридоре томиться, пока очередь придвинулась. Вошла в кабинет – и оторопела: за столом сидел Бережной. Узнала его в первую же секунду, хоть и времени прошло немало. Впрочем, изменился он не очень, разве что залысины появились да потолще стал. И он её тоже сразу же узнал, расплылся в улыбке:

– Ада Моисеевна, какой приятный сюрприз! Присаживайтесь, пожалуйста, ужасно рад вас видеть! С чем к нам пожаловали?

Она почему-то не захлопнула тут же за собой дверь – настолько ошарашена была, что, как сомнамбула, подошла к его столу, села напротив, протянула ему выписку из диспансера.

– Та-ак, – скорбно протянул он, быстро пробежав листок глазами. – Рачок, значит, у нас, рачок-с. Неоперабельный. И с метастазиками… Вот же беда-то у нас какая, Ада Моисеевна! Кто б мог подумать!

– Зачем вы ёрничаете? – выдавила из себя она. – Вы же врач, я ваша больная. Как не стыдно?

– Так в том-то и дело, что врач, – ещё горестней вздохнул. – Поэтому знаю то, что вы, может быть, ещё не знаете. Жить-то вам осталось всего ничего, да как страдать, мучиться вы будете, думаете мне, как вашему врачу, не больно это знать? Вот ведь как обернулось-то всё, Ада Моисеевна, и за что вам только наказание такое послано, даже вообразить не могу…

Она встала, выхватила у него из рук листок, скомкала, бросила на пол.

– А я вот не умру, не надейся! Такого удовольствия тебе не доставлю! Тебе назло не умру, жить буду! А я ещё идти сюда не хотела! – И добавила перед тем, как громыхнуть дверью: – Сволочь!

И с того дня порог поликлиники больше не переступила, никакие рекомендованные препараты не принимала, о какой-либо лучевой или химиотерапиии и мысли не держала. Лишь когда очень уж боли донимали, анальгин пачками глотала. Одной мыслью жила, с нею засыпала, с нею просыпалась: доказать этому гаду, доказать его чудовищу-отцу, если тот ещё жив, что всё равно не будет по-ихнему, пусть даже у неё один шанс из миллиона. Пусть и появился у них теперь ещё один союзник, страшней которого не бывает…

– Святочный рассказ получается, да? – прежняя слабая улыбка. – Если вдруг вздумаете написать об этом, вряд ли поверит кто, разве что в жанре фантастики. Хотя известно мне, что такие случаи в вашей профессии всё же бывают. Я даже знаю, как это у вас называется. Инволюция. Я с таким названием рассказ читала в нашем региональном журнале. Между прочим, не последнюю роль он в этой моей истории сыграл, надежду какую-то подарил.

– И чем всё кончилось? – глупо спросил Мигдалёв.

– Неужели не видите? Жаль вот только, не узнал благодетель мой, что слово своё я всё-таки сдержала, в глаза ему не посмотрела. Делся он куда-то. Будто бы даже, слыхала, вообще из страны укатил…

Сестричка