Аркадиана

Мы битый час сидим в баре с Ваниной женой и двумя ее подругами. Сдвигаем вместе два стола и поднимаем такой шум, что, по-моему, во всех концах отеля слышно только нас. Перекрываем даже детскую дискотеку с ее вечными "кря-кря-кря". У меня неспокойное настроение. Пить не тянет. Перед глазами все еще стоит фарфоровая Дашка и хотя, с одной стороны, напьешься - видение пропадет, но с другой стороны я опасаюсь - вдруг, не дай бог, мы сегодня еще понадобимся Светке, а тут все будут пьяны в дым, и толку никакого...

Наших новых приятельниц куда-то уносит под блеющий голос Таркана, а нас с Верой разыскивает недовольный, коричневоторсый кентавр Леша. Он конспиративно обнимает меня за талию - я бы не рисковала на его месте - а Вера подробно и воркующе объясняет, что мы были заняты Дашкой, а не оргией с местным населением. Леша не верит. Не знаю, зачем она утруждает себя подобными объяснениями. Объяснять будет мужу, а кто такой тут Леша, я вообще не понимаю. Он приятно пахнет - морской солью, одеколоном, молодым мужчиной и чуть-чуть бензином... Зажигалку заправлял, что ли?.. Потом Вера, крадучись по темным зарослям, увлекает Лешу в отель, а я остаюсь одна.

Одна на пляже, я слушаю буханье, сопровождающее развлекательную программу. Ветер с моря. Я чувствую себя усталой. Я здесь ни разу так не уставала. Даже после Андрея с Гариком. Какое-то внутреннее очень сильное напряжение отпускает меня, и я плачу. Плакать с моей искривленной носовой перегородкой это блажь непозволительная, но сил нет удержаться. Я плачу и тихо размазываю слезы и сопли по лицу. Никто не видит в темноте... Потом я так же внезапно успокаиваюсь. Мне радостно. Не пойму, отчего мне радостно. Потом, глядя на проблески маяка, я понимаю, что эгоистически, против воли, радуюсь Дашкиной болезни. Потому что, вспоминая, как меня трясло над чужой мне девочкой, я понимаю, что все-таки могла бы иметь детей. Я всегда была неприятно уверена - и мои родственники убеждены - что к своим детям я была бы равнодушна, как к дорогим племянникам, на чьи болезни мне в глубине души было наплевать. А ведь они болели... Болел и Лютик, и крохотный Митроша... Я чувствую себя свиньей, но радостное чувство остается. Мне даже не хочется в море - во-первых, прохладный ветер отбивает желание лезть в воду, а во-вторых я вспоминаю, что в суматохе не одела купальник, и теперь сижу в платье, под которым ничего, кроме кружевных трусов, а в таком виде в море не полезешь, хоть и в темноте... И вытираться нечем... Вздохнув, я смиряюсь с судьбой. Вдруг я понадоблюсь Светке, так не из моря же меня вылавливать...

Я перебираю пальцами гладкие камешки. Сегодня приедут Гарик с Андреем... Неизвестно только, когда - может, в час ночи... И может, на бровях... Что, если связаться с ними в Москве?.. Что это наши люди, понятно по этикеткам SVO, которые они поленились отлепить от сумочных ручек. Нет, пожалуй, не стоит... Это в другой жизни... И Антон не звонит... Я чувствую себя брошенной, но мне так торжествующе хорошо, что никто не нужен - ни Антон, ни Гарик с Андреем, ни Вера с Лешей, ни все побережье...

Лежа на топчане, смотрю в небо. И ведь в номер не зайдешь... Я, дура, не спросила, сколько времени они будут кувыркаться. Закоченеешь с ними совсем... С одной стороны, холодно и надо пойти куда-нибудь в тепло, в яркую и пеструю толпу за спиной, а с другой стороны, на душе такое торжество, что не хочется ни с кем делиться. В торжество подмешивается тревога за Дашку, но я почему-то уверена, что Дашка завтра выздоровеет. Не может не выздороветь. Такие, как Ванина жена, из мертвых воскрешают... Странная загогулина наверху... может, это Орион? Он вроде на этой широте... А медведицу видно?... Ну-ка где ковш?... Я приглядываюсь и так, и эдак, и обнаруживаю как минимум пять ковшей. Все небо в ковшах... Что-то у меня все ковшами... Интересно, видно южный крест?.. Ненавязчиво доходит, что до экватора далеко. Где у нас экватор?... В Кении, кажется... Какое высокое небо. Пожалуй, никогда и нигде я не видела такого высокого неба...

Привычно жужжит телефон. Я, не торопясь, снимаю трубку.

-- Какие новости в субтропиках? - спрашивает далекий Антон.

-- А, это ты, - говорю я меланхолично. - Не в курсе насчет новостей. И здесь не субтропики. Субтропики в Батуми.

-- А в Турции что ж? - спрашивает Антон.

-- Не знаю, - говорю я. - Кажется, средиземноморский климат.

-- Это не одно и то же? - говорит он.

-- Понятия не имею, - говорю я. - Я не географ. Я инженер.

-- Ты инженер? - переспрашивает он с изумлением. Интересно, что он думал первоначально? Что у меня синий диплом младшего дворника?

-- Была, - говорю я. - В мирной жизни.

-- Мосты строишь? - спрашивает он.

-- Самолеты, - говорю я. - Вон как раз полетел.

-- Твой? - спрашивает он.

-- Мои давно порезаны, сданы в металлолом и отправлены в Китай по бартеру на поддельные кроссовки "Адидас", - говорю я. - Разве какой-нибудь случайный уцелел. А впрочем, темно. Отсюда не видно.

-- А что тебе видно? - спрашивает он.

Я морщусь. Очень бацает музыка - мешает разговаривать.