Аркадий Бухов

И когда ранним осенним вечером Ежевикин возвратился домой, чтобы тоскливо помечтать о Зосе, на столе у него лежала городская открытка с незабываемыми строками:

«Васечка! Приходи сегодня в девять. Целую. Зося».

Ежевикин умиленно погладил открытку, сразу взял себя в руки и сурово прошептал:

— Не пойду.

Повторил еще раз эту торжественную клятву и сразу стал одеваться.

Через полчаса Зося уже открывала дверь на четыре торопливых звонка.

— Звали, Зосечка? — радостно шепотом спросил Ежевикин.

— Звала, Васечка, — сконфуженно пробормотала Зося. — Пойдем.

— А папаша там? — тревожно спросил Ежевикин. — Не пойду я к нему, Зося.

— Сам тебя просил… Ну, Васечка, ну, дорогой…

Из комнаты пахнуло йодоформом, скипидаром и еще чем-то больничным. На приземистой пестрой кушетке с голубыми цветочками лежал папаша с забинтованной головой. Из-под белой марли уныло вылезал черным клином кусок бороды, узенький левый глаз и кусок носа.

— Где это вас, папаша? — осторожно спросил Ежевикин.

— Где надо, там и отработали, — вздохнул папаша и добавил: — Иди, Зося, чайку схлопочи. Видишь, гость пришел.

Когда Зося вышла, наступила длительная и неловкая пауза.

— Вы уж, того… не сердитесь, палаша. — пробормотал Ежевикин, — насчет прошлого раза… Может, действительно кого впопыхах штрафанешь…

— То есть как это впопыхах? — поднял папаша забинтованную голову. — Как же их не штрафовать, ежели он, как драная кошка, на всем ходу в вагон сигает?..

— Которые торопятся уж очень, — осторожно вставил Ежевикин.

— А куда торопятся? — сердито заметил папаша. — Ногу-голову повредить торопятся? Так я вас понял, молодой человек?

— Вы, папаша, не сердитесь. Я насчет того, ежели, который, может, иногородний, порядка еще не знает…

— А ты его на три рубля, сукиного кота, — убежденно заметил папаша, — пусть через трешницу знает. Колесу все равно, на кого наехать — на иногороднего либо на местного…

— Который, может, и задумавшись через улицу ползет…

— А ты на рельсах не думай. И вообще, нечего их сторону держать, молодой человек, — сухо сказал папаша. — Ежели их распустить, так по улице пройти нельзя будет…

— Невозможно, — согласился Ежевикин.

— Я про то и говорю, — сказал папаша и застонал: — Ой, ломит, проклятую… Давно служите?

— Четвертый год, папаша.

— Так… Штрафов-то, поди, много взяли?

— Много, папаша, — испуганно согласился Ежевикин.

— Мало! — неожиданно стукнул папаша кулаком по кушетке. — Я б с их, чертей кривоногих, не так бы еще брал… Ну, идите, идите, молодой человек, там вас Зося ждет… Ой, голову ломит…

Ежевикин тихо вышел в коридор.

— Ну? — с сияющим лицом спросила его Зося.

— Ничего не понимаю, — тихо сказал Ежевикин. — В голову ему, что ли, ударило, папаше-то?

— Ударило, ударило, Васечка, — радостно зашептала Зося. — Повезло нам с тобой, Васечка! По улице перебегал папаша… Милиционер свистит, а папаша вперед лезет… И тут прямо счастливый случай — грузовик. Краем папашу по голове хватил… Как пришел домой, перевязался, лег и сейчас же орать начал… «Зови, говорит, твоего…» — «Кого, папаша?» — «А который был тогда… Милиционера твоего, Васечку… За что, говорит, человека обхамил? За то, что руки-головы наши сберегает? Такой, говорит, как твой, уж не дал бы грузовику удрать… А я. говорит, даже номер грузовика запомнил: шестьсот двадцать три».

— Запишем, — деловито сказал Ежевикин. вынимая книжку, — потом ответит.

— Запиши, — ласково шепнула Зося, — наш с тобой счастливый номер… Шестьсот двадцать три… Век его не забуду!..

Ежевикин надел шинель и сконфуженно заметил:

— Тут в меня в прошлый раз мармеладом сверху запустили.

— Не может быть! — покраснев, отвернулась Зося.

— Ну. значит, показалось. Так я новый принес. Кушайте на здоровье. И папашу угостите. Больным сладкое полезно.

И веселый шепот в прихожей закрепил треснувшее по швам счастье.

Домик с колоннами

Они сразу полюбили друг друга у театральной вешалки. Анна Карловна, придерживая зубами коричневое пальто, загоняла левой ногой в дальний угол калоши. Гудоемов беспомощно ловил кашне, заканчивающее свое шелковое существование под ногами хлынувших с лестницы зрителей. Одна незаметная деталь сразу способствовала их сближению. Он выбил у нее калошу, а она наступила ему на кашне.

И именно в этот момент Анна Карловна заметила, что у Гудоемова замечательная чеховская бородка. Люди с такой бородкой любят чай с вишневым вареньем в теплой комнате и читают вслух Диккенса.

Гудоемов посмотрел на Анну Карловну и сразу понял, что она переводчица с голландского и может спорить о Шиллере, взбалтывая яичницу-глазунью.

Две души поняли друг друга и вышли вместе из театра. И хотя одной душе нужно было ехать шестым номером на Мясницкую, а другой — в обратную сторону, на Триумфальную, оба пошли пешком в одном направлении.

Дорогой говорили мало.

— Моя жизнь сложилась неудачно, — грустно уронил Гудоемов, — у моего соседа слева флюс, и он ходит босиком до четырех утра. А сосед справа играет ложечкой на пивных бутылках незатейливые мелодии, когда я сплю.