Аркадия

Теперь Арахис и Тарзан выкатывают тачку, которую они украсили гирляндами из весенних цветов и яблоневых веток, сажают в нее Хэнди и во весь опор пускаются в бег, и все бегут рядом и сзади, и по очереди везут Хэнди к круглой гравийной дорожке у подножия того холма, на котором стоит Аркадия-дом.

Такие волны смеха! Такая длинноногая радость! Крох хватается за волосы Эйба, чтобы удержаться на плечах отца, когда тот скачет галопом.

Затем кто-то завязывает Хэнди глаза синей банданой, и на кресле из рук они несут его вверх по ступенькам, несут, а он фыркает от удовольствия.

Эйб распахивает огромную входную дверь, срывает бандану с глаз Хэнди, усаживает Кроха так, чтобы тот вовсю чувствовал тепло и биение сердца своего отца, и поворачивается ко всем, кто собрался на Террасах.

Мы справились, кричит он. Мы работали изо всех сил. И мы закончили Аркадия-дом, и там достаточно места для ста пятидесяти – даже, может быть, больше – человек, с детской Спальней и комнатами на одного-двух. Обустроили Библиотеку с Едальней, и туалеты у нас есть, и даже генератором обзавелись, которого хватает на несколько часов света и музыки по вечерам.

Аркадцы отзываются на это самым громким воплем восторга, который Кроху довелось слышать. Лицо Хэнди зарастает ошеломлением. Он недоуменно моргает. Ничего себе, медленно и тихо говорит Хэнди одному только Эйбу.

Крох, на плечах отца, чувствует, как Эйб сдувается, никнет. Те, кто толпится позади, напирают, проталкивают их в Прихожую, под огромную люстру. Все стихают, потому что Прихожая роскошна и пронизана солнцем, а аркадцы первого призыва прекрасно помнят, как это раньше выглядело. Развалины под дырявой крышей, следы зверья на грязных, проломленных досках пола, тьма, разруха и запустение. Теперь же, напротив, необъятность пространства, которое они никогда не смогут заполнить, восемьдесят маленьких спален и одна большая, детская. От этого великолепия у них дух захватывает.

Они расходятся по дому. Некоторые находят на дверях свои имена на карточках, надписанных каллиграфическим почерком Харриет. Другие бегают из комнаты в комнату, хотят обменяться. Эта сложившаяся в пути пара жаждет быть вместе, эти Новички предпочли бы комнату получше, эти супруги рассорились за время тура и теперь стремятся поселиться раздельно.

Кто-то кричит сверху: они унитазы покрыли золотой эмалью! От веселья, которое эхом прокатывается по дому, что-то в лице Хэнди отмякает.

Забавно, бормочет он. Я понял. Бриллианты и карбункулы, серебряные погремушки для малышей. Я тоже это читал. Что за книга?

“Утопия” Томаса Мора, мрачновато говорит Эйб.

Да, говорит Хэнди и присматривается к Эйбу. А затем, о чудо, расплывается в своей знаменитой улыбке, светится лучом Будды с ямочками на щеках; обычного старого Хэнди улыбка делает неотразимо чарующим. Он кладет руку на плечо Эйба, они наклоняются друг к другу, и Хэнди говорит: Ну что ж, класс. Хорошо получилось. Ты много сделал, чтобы удержать нас вместе, ты молодец. Отличный подарок. Я благодарю тебя, Абрахам Стоун, от всей полноты моего сердца.

Эйб при этих словах старшего товарища, потупясь, краснеет от удовольствия, как маленький.

* * *

После обеда, перед тем как приступить к бочонкам пива и кувшинам с красным вином, к яблочной наливке и пирогам, перед тем как Хэнди и группа “Свободные Люди” заведут свою музыку на лугу во время вольной вечеринки воссоединения, которая продлится, благодаря генератору, до глубокой ночи и даже в тишине утра, перед тем как дети уснут вместе, подобно птенцам в гнезде, перед всем этим шумом они приносят из Эрзац-Аркадии то, что нужно им на ночь: матрасы, простыни, зубные щетки и мыло. Остальное будет доставлено на другой день.

Затем кто-то поджигает римскую свечу, в воздухе повисает легкий запах серы, и начинается празднество.

* * *