Аркадия

И с этими словами приподнял его над землей. Но Сельвагий, не забывший своих уловок, с силой пнул его в коленный сустав, так что Урсакий, вынужденный поневоле согнуть колено, упал навзничь, а Сельвагий, не давая ему опомниться, навалился сверху. Вся толпа пастухов восхищенно вскричала. Теперь настал черед Сельвагия пытаться поднять Урсакия, – и он ухватил его поперек тела, но из-за большой тяжести и изнурения не смог удержать. Как ни старались оба, вышло так, что, наконец, сплетенными телами борцы повалились в пыль. Поднявшись, они угрюмо изготовились к третьей борьбе; но Эргаст не захотел, чтобы страсти распалялись еще больше, и, дружески обратившись к обоим, сказал:

– Не стоит так изнуряться ради столь малой награды. Оба – победители, и получаете равную почесть.

И, сказав так, одному пожаловал прекрасную чашу, а другому – новую цитру, сверху донизу изящно отделанную, с нежнейшим звуком, которую он с великой заботой хранил, утешая ею свою печаль.

Прилучилось товарищам Эргаста накануне ночью захватить внутри овчарни волка; и ради праздника держали его живым, привязав к дереву. С ним придумал Эргаст дать в тот день последнюю игру; обратившись к Клонику, который сидел, ни разу не поднявшись ни для какого состязания, он сказал:

– Итак, ты оставишь сегодня без почести твою Массилию, не совершив в ее память никакого подвига? Возьми, отважный юноша, твою пращу и покажи другим, что ты еще любишь Эргаста.

И, указав ему и прочим на связанного волка, продолжил:

– Кто хочет для защиты от дождей промозглой зимы иметь башлык и шубу на волчьем меху, тот может теперь заслужить ее, поразив из пращи эту мишень.

Тогда Клоник с Партенопеем и Монтан, только недавно выигравший рало, с Фронимом, вытянув свои пращи, принялись громко хлопать ими в воздухе; затем бросили жребий, и первая очередь выпала Монтану, вторая – Фрониму, третья – Клонику, а четвертая – Партенопею. Обрадованный Монтан, вложив в пращу камень-голыш и раскрутив ее со всей силы над головой, метнул его. Камень с яростным свистом полетел, куда был послан; и, возможно, Монтану досталась бы, кроме рала, еще одна награда, но волк, испуганный шумом, рванулся с места, где был привязан, и камень пролетел мимо. Вторым метнул Фроним и хотя целил точно в голову волка, не смог поразить его, но, попав в дерево, выбил из него кусок коры; и волк, охваченный ужасом, рвался со страшным визгом. Тут Клонику пришлось подождать, пока волк остановится; и как только он увидел его затихшим, запустил свой камень, и он, полетев прямо в цель, угодил по веревке, которой волк был привязан, отчего волк, напрягши силы, разорвал ее. Все пастухи вскричали, сначала решив, что волк убит, но тот, почувствовав, что свободен, бросился наутек. Тогда Партенопей, державший пращу наготове, видя, как волк бежит через поляну, ища спасения в лесу, что находился слева, призвал на помощь пастушеских богов и со всего размаху метнул камень. И угодно было его жребию, что волку, напрягавшему все силы в беге, камень попал прямо в висок под левым ухом, убив его на месте. Каждый из зрителей был поражен изумлением, и все собрание в один голос провозгласило Партенопея победителем. Глядя на Опика, плакавшего от радости, все поздравляли его с великим ликованием. А обрадованный Эргаст, подойдя к Партенопею, обнял его и, увенчав венком из ветвей нарда, дал ему в награду прекрасную лань, выращенную вместе с овцами и привыкшую играть с собаками и толкаться с баранами, совершенно ручную, которую любили все пастухи.

После Партенопея Клоник, перебивший веревку волка, получил вторую награду – новую и красивую клетку в форме башни, с говорящей и весьма речистой сорокой, которая была обучена звать пастухов по имени и приветствовать их так, что если ее не видеть, а только слышать речь, можно было подумать, что говорит человек. Третья награда была дана Фрониму, камнем поразившему дерево над самой головой волка, – сума для хлеба, связанная из тончайшей разноцветной шерсти. Наконец, досталась награда и Монтану – последнему, хоть он и мечтал получить ее первым. Эргаст сказал ему с ободряющей улыбкой:

– Слишком велика была бы сегодня твоя удача, Монтан, если бы ты оказался настолько же счастлив с пращей, как и с ралом.

С этими словами он снял висевшую у него на груди красивую свирель, составленную всего лишь из двух дудочек, но в высшей степени гармоничную в звучании, и протянул ее Монтану; а тот, приняв с удовольствием, поблагодарил друга.

Итак, розданы были награды, но оставался еще у Эргаста изящнейший посох из дикой груши, весь покрытый резьбой и расписанный разными восковыми красками, а на конце украшенный черным буйволиным рогом, отполированным до такого блеска, что поистине можно было принять его за стеклянный. Этот посох Эргаст подарил Опику со словами:

– Вспоминай и ты Массилию и, во имя любви к ней, прими этот дар, ради которого нет нужды ни бежать, ни в чем-то ином состязаться. Довольно потрудился вместо тебя сегодня твой Партенопей, который в беге явился одним из первых, а в метании пращи, бесспорно, первейшим.