— Вы там бывали? Великолепное место. С утра до вечера солнце. Кстати, вы должны написать что-нибудь для кино. Как видите, мы вовсю здесь снимаем. — Гудини кивнул на декорации. — Уверяю вас, двадцатый век станет веком кино. А мы в ближайшее время направляемся в Англию. Неужели не слышали? Надо читать газеты, старина. Поехали с нами. Сэкономите деньги. — Гудини засмеялся и сильно хлопнул Дойла по плечу.
— Гудини…
— Подождите. — Он потащил Дойла в центр студии. — Леди и джентльмены! Позвольте представить вам моего дорогого друга, создателя Шерлока Холмса, величайшего детектива всех времен и народов. Перед вами единственный и неповторимый сэр Артур Конан Дойл.
Все зааплодировали. Появился фотограф и сделал снимок.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Конечно. — Не отпуская руку Дойла, Гудини поздоровался с человеком, вошедшим в студию.
— Наедине, — настаивал Дойл.
По лицу Гудини пробежала тень недовольства.
— Ладно. Идите ко мне в гримерную, Артур. Я появлюсь там через несколько минут.
Гудини ворвался в гримерную, когда Дойл собирался читать «Нью-Йорк дейли ньюс» во второй раз. Тут же скинул рубашку, облачился в халат и принялся рыться в картонной коробке.
— Сейчас, сейчас. Прежде чем начать беседу, я хочу показать вам кое-что. Боже мой! Здесь никогда невозможно ничего найти. Ах да, вот она. — Гудини вытащил коробку с пленкой и протянул ее сидящему за гримерным столиком Дойлу. — Это для вас. Самая первая копия «Острова страха», невероятно кассовая. У вас есть аппаратура для показа? Я вам дам. Все, это вас не касается. Скажу Францу, он организует. Вы, конечно, в Уиндлхеме? Я пошлю ее туда. О!.. Может, мы посмотрим вместе? — Гудини подошел к раковине, пустил воду, намылил руки. — Идеи потрясающие. Сенсационно! Сценарий сочинил один парень. Очень приятный. Вы должны с ним познакомиться. Зовут Тед, а вот фамилию забыл. — Гудини смыл грим с лица. — Трюки там сняты потрясающие. Понимаете? Работа чистая, без подделок. Материал просто изумительный. А эти сукины дети, критики, извините меня, именно сукины дети, иначе их не назовешь, не оставляют меня в покое. Что это, если не зависть? Не хотят, чтобы я развернулся. Понимаете? Некоторые не хотят. А большинство хочет. На предыдущую картину во всех кинотеатрах были аншлаги. Почти месяц. Вы ее не видели? Чертовски хороша. — Гудини насухо вытерся полотенцем. — Главную роль там исполняет Чаплин. Очень забавный. И к тому же славный малый. Вы должны с ним познакомиться. Он англичанин, как и вы…
— Гудини, остановитесь!
Тот поднял удивленный взгляд.
— Что вы сказали?
Дойл встал, плотно прикрыл дверь и развернулся к Гудини:
— Садитесь, пожалуйста.
— Дойл…
— Садитесь!
Гудини сел. Дойл положил руки на стол.
— Умер Дюваль.
— Я знаю, — произнес Гудини.
— Откуда?
— Я президент Американского общества магов. Мы получаем информацию по своим каналам. — Гудини сделал скорбное лицо. — Да, новость печальная.
— Это было убийство. Вам тоже известно?
— Дойл…
— Вам тоже известно? — с нажимом повторил Дойл.
— Его сбил автомобиль, — сказал Гудини.
Дойл понизил голос:
— Видимо, вы забыли, кто сейчас сидит перед вами. Если я говорю, что его убили, значит, убили. Запах преступления я не спутаю ни с каким другим.
— Позвольте спросить, в какой мере это касается меня?
— В той мере, что игра не закончена, — ответил Дойл.
— Это больше не моя игра, сэр.
— Как же так? До сих пор она была вашей.
— Больше не будет.
— Из зала реликвий похищена книга. Дюваля убили из-за нее. Теперь Лавкрафта обвиняют в убийстве…
— Ко мне это все не имеет никакого отношения! — прервал его Гудини.
— Но ведь прежде мы были единой семьей, Арканумом, прежде чем это все…
— Чепуха. Мы попусту тратили время. То, что происходило со мной, я расцениваю как помутнение рассудка.
— Самое простое — встретить феномен, не поддающийся объяснению, и назвать это помутнением рассудка.
— Вздор. Медиумы и парапсихологи — шарлатаны.
Дойл чувствовал, что теряет самообладание.
— А может, вы боретесь с ними, чтобы каждый день видеть свою фамилию в прессе? Я полагаю, для вас это самое главное.
— А вы их поддерживаете! Всю спиритическую бессмыслицу.
— Эта бессмыслица, к вашему сведению, является моим глубочайшим убеждением.
— Дойл, они же вас дурачат. Неужели не понимаете? Городят все, что придет в голову. И почему не нужно разоблачать этих медиумов, показывать, кто они есть на самом деле? Почему? Они берут у людей деньги, а затем паразитируют на их горе, пробуждают в людях ложные надежды. Мне это отвратительно. Покажите мне одного, всего лишь одного медиума, который сделает что-то, чего я не смогу объяснить, и я поверю. Боже, я жажду поверить! Вы думаете, мне не хочется поговорить с мамой? — Стоило сентиментальному Гудини произнести слово «мама», как у него перехватило горло.
Это умерило гнев Дойла.
— Вам не удастся стереть прошлое, даже если очень постараетесь.
— Я ничего не хочу слышать о прошлом.
— Значит, это все была ложь?
— Дюваль мертв. — Гудини отвернулся. — И пусть это умрет вместе с ним.
— Но у вас перед ним долг.