И вот наступил момент, когда он должен дать ответ. Сам я не могу убежать далеко. И должен прийти к выводу и закрепить его подписью. Стой на своем и подпиши.
Но что я должен подписать? Храм в лесу, груды беспорядочно разбросанных камней на берегу Нила. Вот мой труд. Я изучал архитектуру. Можно ли этому поверить, зная, что я делал это лишь для того, чтобы строить руины? Эта древнеримская триумфальная арка в Ливийской пустыне… То была моя первая работа. Я восстановил ее камень за камнем среди пустыни. Ну, не смешно ли, доктор, когда молодой человек, полный сил, воздвигает триумфальную арку посередине небытия? Если бы речь шла только об этом… Я даже не создавал ее, а копировал: прежде чем восстановить ее, мы ее сначала разрушили. Кто смог бы поверить, чтобы я находил такое занятие возвышающим душу? На эту работу у меня ушло два года. Мне помогали полтора десятка рабочих, которые жили в бараках, куда воду им привозили на грузовике. Мне было тридцать лет. Я сам выбрал себе это занятие. То было моим призванием, ради которого я отказался от того, чем занимаются другие, называя это словом «строить». Тогда я начал свои странствия по свету в поисках прекрасных руин. Я кое-как восстанавливал пагоды, избороздил старую Азию, пытаясь подлатать разрушенные участки стен, галерей и колонны всевозможных стилей и всевозможных эпох. Становясь старше, я брался за все более честолюбивые проекты наподобие императоров, страдавших мегаломанией, которые приходили в восторг, застраивая свои владения все более гигантскими зданиями. Своими собственными руками я воссоздал творение одного раджи, жившего в VIII веке в сердце Явы. А теперь моей добычей стало сооружение эпохи фараонов XIX династии. Между тем, уверяю вас, доктор, и клянусь, что я не был авантюристом, который ради собственного удовольствия мотался по свету и каждое мгновение играл ту или иную роль и стремился к непредвиденным встречам. Не был я похож и на антиквара, влюбленного во всевозможные формы красоты, который рядом с древнегреческими кубками ставит китайские статуэтки из слоновой кости, примитивные ферулы и вееры в стиле рококо. Каждые новые леса вокруг очередного сооружения, заставлявшие меня покинуть страну, где за два или три года я успевал пустить корни, забросив работу, которая стала частью меня самого, каждый отъезд надрывали мне сердце и оставляли в нем рану. Я возненавидел все края, куда приезжал, затем влюблялся в них, прежде чем снова с ними расстаться. Я ненавидел Египет. Питал отвращение к Камбодже, потому что любил Яву. После того все их края, все их архитектуры соединились в моей былой жизни, теперь я испытываю к каждому из них особенное чувство, потому что могу мечтать о колокольнях в стиле барокко, возвышающихся над храмом Каранданджар и о почти архаичных украшениях Луанг Сю. И мне незачем делать выбор в пользу того или иного произведения архитектуры. Теперь я знаю, что мне не нужно было ничего другого, кроме римской часовни, окруженной виноградными лозами. Бедного произведения крестьянских рук с тяжелыми, разделенными рустами стенами с крупными швами, заполненными песком и грубыми необработанными каменными блоками. Но когда ты туда входил…
Вы только послушайте.
Когда ты туда входил, и на твои плечи опускался покров прохлады…