Археологические прогулки по Риму

Для полноты нам остается только заняться еще Преисподней, так как было также ее воспроизведение и на вилле в Тибуре. Адриан, как передает нам его биограф, хотел ее там поместить, чтобы все было налицо. Ни в чем не сомневающиеся археологи старались отыскать ее местонахождение, но это будет крайне трудно, покуда не станет известным, по какому образцу строил ее император. Было ли это произведение личной фантазии, или он руководствовался описаниями шестой книги «Энеиды»? Это нам неизвестно. Но любопытно и многозначительно то, что ему пришла мысль поместить Тартар и Элизиум на своей вилле. Не служит ли это доказательством, что его современников странным образом начинала занимать мысль о будущей жизни? Что касается его самого, не думается, чтобы это его слишком мучило. Этот проницательный политик, этот остроумный скептик был не из тех, на которых мистические религии Востока и новые пробуждаемые ими чудеса могли оказывать большое впечатление. Говорят, что он настолько владел собой, когда почувствовал приближение смерти, что сложил грациозные стишки, в которых, обращаясь «к своей трепещущей, нежной душе», говорил ей, осыпая ее странными и непереводимыми уменьшительными прозвищами: «Ты уходишь в места тусклые, суровые и голые, где нельзя тебе будет предаваться твоим обычным играм». Каким образом изобразил он «эти тусклые и голые места» на своей вилле? Приходится мириться с незнанием этого.

III

Понимали ли и любили ли римляне природу? – Причины, по каким они оставляли город. – Гораций в Тибуре. – Любовь всех к деревне. – Как в ней жил Плиний Младший. – Его виллы. – Его сады. – Местности, наиболее любимые древними. – Вид, открывающийся с Пойкила

Только что сделанное описание виллы Адриана объясняет, почему ее иногда строго судили. Несомненно, что ничто не похоже на загородный дом, как мы понимаем ее теперь. Эта роскошь построек, это скопление зданий, это ристалище, эти театры, Лицей, Академия не соответствуют нашим теперешним представлениям. Тут нет ничего деревенского, тут не пахнет полем: все украшено, искусно спланировано. Быть может, из этого следовало бы просто заключить, что римляне понимали деревенские удовольствия не так, как мы, но идут дальше, решительно заявляя, что они не любили их вовсе, и тибуртинская вилла служит аргументом для тех, которые желают утверждать, что они никогда не понимали природы и не любили ее.

Этот упрек, довольно обыкновенно делаемый римлянам, и, по нашему мнению, упрек важный. Мы все имеем претензию любить природу безудержно; более чем когда-либо считается хорошим вкусом посещать знаменитые места, и мы сочли бы себя крайне оскорбленными, если бы нас обвинили в неуменье достаточно восхищаться ими. Среди нас не нашлось бы ни одного смельчака, который решился бы сказать, подобно Сократу: «Я не только не выезжаю из моей страны, я никогда не выхожу из Афин, ибо я люблю учиться: между тем деревня и поля не хотят ничему меня учить». Это признание, которого стыдятся. Теперь поля и деревья стали милостивее, и нет ни одного человека, даже среди наиболее простых и буржуазно настроенных, который бы не претендовал много выиграть от общения с ними. Интересующиеся отметили, с какого времени так оживился вкус к красотам природы; он зародился в половине XVIII века; Руссо первый ввел в моду горы, вслед за ними открыли ледники. С тех пор Швейцария, считавшаяся до того времени страной дикой, сделалась обязательным местом паломничества. Вот что повторяют ежедневно, о чем всюду пишут, чем мы очень гордимся. Я не хочу сказать, что тут нет доли правды: несомненно, чувство природы за последнее столетие стало шире и более глубже; но не следует также ничего преувеличивать и воображать, что оно было чуждо римлянам. Они любили и понимали природу по-своему, и небесполезно будет, раз представился случай, посмотреть, как они ее любили и понимали.