Археологические прогулки по Риму

Не одни богачи испытывали потребность бежать из города и подышать деревенским воздухом. Вольноотпущенники, имевшие достаток, мелкие торговцы и ремесленники, в особенности литераторы, более, чем кто-либо, влюбленные в тишину и свободу, были счастливы обладать где-нибудь подальше от шума и толпы тем, что Ювенал называет «норой ящерицы». Светоний, не разбогатевший от своих ученых работ, задумал однажды купить маленькое именье, не платя за него слишком дорого. По его просьбе покровительствовавший ему Плиний поручил одному важному лицу взяться за это дело. «Нашего друга прельщает, – говорил он ему, – соседство Рима, удобство сообщений, простота построек, небольшие размеры именья, достаточно большого, чтобы развлекать хозяина, и слишком маленького, чтобы занимать столицу. Ученым людям, как он, достаточно иметь перед собой немного земли, чтобы был отдых душе и радость глазам; им нужна лишь маленькая дорожка, аллейка, где бы побродить в минуты досуга, виноградник, где бы они знали всякую лозу, да несколько деревьев, число которых было бы им известно». Разве это не настоящий сад писателя и в наше время?

Среди этих любителей деревни всех положений и состояний, при первом досуге спешивших бежать из Рима, наверно были и такие, которые, подобно Горацию, скоро раскаивались, что покинули его. Одиночество скоро становилась для них еще более докучным, чем раньше докучал шум. Они не могли противиться сожалениям о светских удовольствиях. Разве можно было долго оставаться вдали от игр Цирка или Амфитеатра? «Надо же было, – говорит Сенека, – видеть немножко, как проливается человеческая кровь»; и они спешили возвратиться в Рим больше, чем торопились уйти из него. Но это было исключение: обыкновенно богатые римляне оставались на своих виллах как можно дольше. Они имели летние поместья на вершинах гор или на речном берегу и зимние, находившиеся в местах, защищенных от суровых ветров. Некоторые виллы были очень далеко от Рима, и туда отправлялись во время больших вакаций, например осенью, во время сбора винограда; когда же имели лишь день-два досуга, отправлялись на те, которые были совсем близко от города. Таким образом, в Риме богатые горожане оставались, только когда были безусловно вынуждены к тому делами; и в самом Риме они воображали, что можно найти все выгоды деревни. Люди из народа, рассказывает Плиний, довольствовались тем, что ставили у себя на окнах цветы: бедные цветы, которым должно было быть очень трудно жить без воздуха, без солнца, в узких улицах старого города! Кто мог построить себе отдельный дом, заботился о том, чтобы оставить позади атриума место для маленького сада с несколькими деревьями, и это они называли рощей, струйку воды в ручье называли еврипом, а в глубине делали грот из ракушек, рядом с удаляющейся перспективой деревьев, написанных на стене: так им хотелось создать иллюзию и забыть, что они жили в центре большого города!

Вилла Плиния младшего в Лаурентинуме. Реконструкция

Вот общество, по-видимому крайне увлекшееся деревней; но не будем забывать, что вкус к ней у него развился в особенности от отвращенья к городу: это видно по многим признакам. Легко, как кажется, признать, что люди, жившие на этих прекрасных виллах, были скорее представители высшего света, желавшие отдохнуть, чем бескорыстные любители природы. Они не переселялись в свои загородные дома исключительно для того, чтобы жить запершись, погруженными в известного рода безмолвное созерцание сельских красот; высший свет Рима осудил бы их за это. Во времена Тиберия один знатный человек в Риме, Сервилий Ватия, почувствовав, должно быть, ужас и отвращение ко всему, что видел в Сенате, выстроил себе великолепную виллу подле Кум и провел там оставшуюся жизнь. Нам и в голову не приходит порицать его за то, что он оградил себя от стольких опасностей и от такого стыда, и никто не станет жалеть его за то, что он жил в такой восхитительной стране; но римлянам было крайне трудно понять, даже во времена империи, чтобы можно было так удалиться в добровольную ссылку от общества и от общественных дел; Сервилий Ватия производил на них впечатление заживо похоронившего себя, и Сенека признается нам, что каждый раз, как он проходил мимо прекрасной кумской виллы, он не мог удержаться, чтобы не сказать: «Здесь покоится Ватия».