Археологические прогулки по Риму

Мы ничего не сказали о парках и садах, что может показаться странным, когда речь идет о сельском доме; но об этом говорить довольно трудно. Именно они меньше всего сохранились на старинных виллах. Чтобы судить о том, чем они должны были быть, у нас имеются только кое-какие картины, где они изображены, худо ли, хорошо ли, да некоторые фразы писателей, мимоходом сообщающих о них. Эти свидетельства далеко не полные и лишь наполовину удовлетворяют наше любопытство, но, по крайней мере, они имеют то преимущество, что вполне согласны между собою. Среди пейзажной живописи, украшавшей древние дома, были найдены, не то в Помпеях, не то в Риме, несколько картин с изображением садов: это правильные аллеи, с двух сторон тесно обсаженные буковыми деревьями, пересеченные под прямым углом. В центре обыкновенно нечто вроде круглой площади с бассейном, где плавают лебеди. То здесь, то там стоят маленькие зеленые беседки, сделанные из плетеного тростника и обвитые виноградом, в глубине их видна мраморная колонна или статуя и вокруг нее скамьи, чтобы гуляющие могли немного отдохнуть. Эти картины заставляют вспомнить слова Квинтилиана, наивно выражающие вкусы того времени: «Может ли быть что-нибудь красивее рассадки деревьев ромбом так, чтобы, куда ни посмотри, только и были видны одни прямые аллеи?» Писатели прибавляют к этим сведениям некоторые любопытные подробности. Из описаний Плиния Младшего видно, что в его садах, как и в пейзажах, о которых только что говорили, аллеи были окаймлены настоящими стенами из зелени. Так, он очень любит описывать нам одну прекрасную платановую аллею, которой он гордится. «Мои платаны, – говорит он, – покрыты плющом, который, обвиваясь вокруг ствола и ветвей и переползая с дерева на дерево, связывает их все вместе». Между деревьями, чтобы стена была плотнее, сажали буксы[82], а позади буксов – лавр, чтобы окончательно заполнить пустые пространства. Самшит особенно играет важную роль в римских садах. Он не только образует бордюры в цветниках, подходящим образом обрамляя причудливые рисунки клумб, но его также подрезают самым странным образом. Не довольствуются тем, что делают из него пирамиды или придают ему форму вазы, как в Версале; то желают, чтобы он изображал смотрящих друг на друга животных, то образуют из него буквы, чтобы сделать известным имя владельца или работника! Такие фантазии вошли в моду со времен Августа: можно бы подумать, что римляне, опьянев до известной степени от своих удач, сделались чувствительнее к тому, что Сен-Симон называет «горделивое удовольствие насиловать природу». В то же самое время, как они пытаются ввести деревню в город, они прививают город деревне. Чтобы сравнять участок, где будут воздвигнуты их виллы, они срывают горы, засыпают долины. В своих садах они любят лишь деревья, рост которых остановлен или форма изуродована. Конечно, некоторые умные люди, в особенности поэты Гораций, Проперций, Ювенал, протестуют против таких причуд. Сенека громко заявляет, что он предпочитает «ручьи, теченье которых не стеснено насильем, бегущие, как того хочет природа, и луга, прелестные в своей безыскусственности»; но тем не менее Сенека жил на виллах самой последней моды; у него были подрезанные изгороди, подстриженные самшиты, изуродованные деревья и всякие другие фокусы, которые он находил смешными: действительно, легче смеяться над модой, чем освободиться от нее.

Впрочем, очевидно, что сады и парки далеко не имели тогда того значения, какое они получили у нас. Это видно по тому малому месту, какое они занимают в описаниях Плиния! Древние не обладали всеми средствами разнообразить их и украшать, какие известны теперь нам. Им не хватало некоторых пород деревьев, которые могли бы их разнообразить; и флора их тоже не была так богата. Поэтому их сады не поддавались так естественным украшениям, как наши; оттого они и дорожили ими гораздо меньше, чем мы. Что для них заменяет все, чего они домогаются с наибольшей страстностью на выстраиваемых ими виллах, так это вид. Им необходимо было, чтобы открывалась широкая или веселая панорама, которая бы охватывала обширный горизонт или где бы глаз мог остановиться на прелестном пейзаже, для этого они не жалели ничего. Вид – это первое удовольствие римских вилл. Счастливые их обладатели согласны совершать прогулки, пешком или в носилках, по однообразным аллеям между двумя рядами буков, но если они у себя, в столовой, спальне, рабочем кабинете, они желают, чтобы с кресла и постели перед открывались самые красивые пейзажи: римляне любят природу из своих окон и таким образом наслаждаются ею.