Возвращаясь, чтобы закончить, к вилле в Тибуре и к построившему ее императору, нам кажется, что Адриан и его вилла дают нам, в сущности, довольно верное понятие о том, как римляне относились к природе и ею наслаждались и что это их отношение вовсе не так неразумно и не так далеко от нашего, как это предполагают. Подобно любознательным людям наших дней, Адриан много скитался по свету; преимущественно он посетил земли, где красота природы соединялась с великими историческими преданиями: это вкус, который никому не покажется странным. Природа привлекала его также и сама по себе, и мы видим, что он сделал то, чего в его время обыкновенно не делали: он поднимался на Этну и на гору Касий. Но когда ему захотелось построить себе на старости лет виллу, он не построил ее на склонах Касия или Этны, и хорошо сделал. Это зрелище, на какое приятно полюбоваться, между прочим, один раз, но его отнюдь не подобает иметь всегда перед глазами. Он выбрал одну из тех более ограниченных и менее величественных местностей, которые не подавляют человека своей грандиозностью, не возбуждают в нем вечно восторг, что в конце концов утомляет, но те, которые, напротив, успокаивают и дают отдохнуть. Чтобы узнать, был ли удачен его выбор, нам стоит лишь возвратиться еще на минуту на виллу в Тибуре и полюбоваться на чудный вид, какой открывается с Пойкила. Станем на круглой площадке, которой он заканчивается, устроенной, для того чтобы ничто не пропадало из этого удивительного зрелища. Можно быть уверенным, что тут были мраморные скамьи и что Адриан со своими друзьями часто приходил посидеть здесь под вечер. Прямо перед вами Рим; он прежде всего привлекает внимание. Он весь виден на горизонте со своими башнями и куполами, обрисовывающимися на небе. Как знать, не хотел ли Адриан, строя свою виллу как раз напротив своей столицы, доставить себе удовольствие от зрелища такого заманчивого контраста? Поэт сказал, что нет ничего приятнее, как слышать вой ветра, когда спокойно сидишь у себя дома; быть может, этому государю, утомленному властью и жизнью, думалось, что от зрелища кипучей вдали деятельности собственный покой покажется слаще. Но, если Рим привлекает сразу внимание, однако скоро взгляд влекут окрестные местности, и уже он отдается им всецело. Со всех сторон возвышаются холмы, постепенно поднимаясь и становясь все зеленее, все радостнее, по мере того как больше удаляются от равнины. Налево видны верхушки Латинских гор, направо – живописные горы Сабинские, Ментана, Монтичелли, а дальше – Паломбара у подножия горы Джанкаро. Нельзя представить горизонта более широкого и в то же время более простого, большего величия и спокойствия большего разнообразия и соразмерности. «Это не только пейзаж, – сказал бы Плиний Младший, – это картина». Трудно оторваться от этого зрелища, и, уходя говоришь себе, что невозможно утверждать, что люди, умевшие так хорошо выбирать место для своих загородных домов, не любили деревни и не понимали природы.
Глава V
Остия
Не надо очень отдаляться от Рима, чтобы обратиться мыслью к Остии. Несмотря на разделяющее их расстояние, на Остию можно смотреть как на одно из предместий великого города. Она всегда была связана с его историей; она была необходима для его существования и рано стала одним из органов его жизни. Поэтому кажется, что, если пренебрежешь ее осмотром, путешествие в Рим будет неполным.