Археологические прогулки по Риму

А между тем это было время, когда Рим для своего пропитания более всего нуждался в привлечении кораблей со всего мира. Каким образом римская Кампания, этот край, раньше такой богатый и такой обработанный, так быстро дошла до того, что не могла прокармливать своих жителей? Плиний Старший обвиняет в этом крупных землевладельцев: latifundia perdidere Italiam. Эти обширные владения, поглотившие наследие стольких бедных семейств, заключали в себе парки, сады, портики, места для прогулок; все это было отнято у земледелия. Кроме того, владельцы были склонны везде заменять хлебные поля пастбищами, которые дают более верный доход и которые удобнее поддерживать. Моммзен прибавляет, что иностранная конкуренция отбила охоту у римских хлебопашцев к земледелию, и, когда они увидали, что купцы Сицилии и Египта привозят из своей страны зерно по дешевой цене и в изобилии, они перестали возделывать хлеб у себя. С этих пор Рим, могучий Рим, попал в зависимость от своих соседей; он мог существовать только произведениями чужими, какие доставляло ему море, минуя тысячи опасностей. «Всякий день, – говорит Тацит, выражаясь на своем энергичном языке, – жизнь римского народа представляет игралище волн и бурь морских». В то же время и как бы для того, чтобы сделать зло непоправимым, вожди демократии, достигшие наконец власти, платили народу за это достижение с щедростью, последствия которой должны были стать роковыми для республики. Г. Гракх решил, что отныне государство берет на себя обязанность кормить в известной мере бедных граждан. Им раздавали боны на хлеб (tesseroe frumentarioe), позволявшие иметь его за полцены. Так как естественно, что не останавливаются на полумерах, то, вслед за Гракхами, другой демагог придумал давать его совсем даром. Чем меньше платили, тем больше становилось число желавших пользоваться этой привилегией: их насчитывали 320 000, когда Цезарь захватил власть. Как ни хотелось ему быть популярным, он нашел, что это уж слишком, и уменьшил число до 150 000, что уже в высшей степени делает ему честь. Говорят, будто Август хотел пойти дальше и что одно время он думал больше ничего никому не давать. Светоний передает нам, что после одного голода, когда из Рима изгнали толпы пригнанных на продажу рабов, шайки гладиаторов и всех иноземцев, за исключением учителей и докторов, императору пришло на мысль совершенно упразднить даровые раздачи. Он отлично видел, что они потакали праздности и способствовали увеличению заброшенных угодий. Однако раздачи он сохранил, говорит его историк, ибо боялся, что, если упразднит их, какой-нибудь честолюбец расположит в свою пользу народ, пообещав ему их восстановить. Он даже кончил тем, что показал себя менее суровым, чем Цезарь, и после его смерти 200 000 граждан получали от государства хлеб. Это много, если подумать, что в Париже только 113 000 человек внесены в списки Органов государственного призрения, что, по самому благоприятному счету, народонаселение Рима было по крайней мере на треть меньше народонаселения Парижа и что большая часть этого населения состояла из рабов, которых должны были кормить их владельцы. Из этого мы должны были бы заключить, что в Риме было очень значительное количество бедных, если бы не проще было предположение, что многие из приходивших за государственной подачкой были не бедными в истинном смысле слова, но горожанами с незначительным доходом, которые с охотой пользовались такой дармовой прибавкой, позволявшей им жить в большем довольстве. Они отнюдь этого не стыдились, напротив, по-видимому, скорее гордились: так как эти щедроты касались только людей, пользовавшихся правом гражданства. Некоторые из них, желая подчеркнуть одну из привилегий римского гражданина, сообщали в эпитафиях, что они получали свою долю при раздачах хлеба.