Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

Но в то время, когда Бернард писал приведенные выше строки, старое августианское учение уже смягчилось. Это стало результатом труда того, кто первым с полным успехом попытался ввести рациональное доказательство существования Бога в область теологических размышлений, то есть Ансельма Кентерберийского. В конце одиннадцатого столетия великий теолог, автор «Прослегиона» и «Почему Бог вочеловечился», не только привел знаменитое онтологическое доказательство бытия Бога, но и ввел нечто совершенно новое в сферу христианской антропологии, при этом это его нововведение практически не было замечено современниками. Согласно Ансельму первородный грех заключается не в похоти, а в нарушении изначальной справедливости: он находит свое проявление меньше в изменении и нарушении функционирования нашей телесной конституции и гораздо больше в нашей душевной структуре. Ансельм утверждал, что первородный грех скрывается не в испорченной плоти и передается на душу не через соприкосновение тела с душой. Он в результате бесповоротно провозглашенного Богом закона действует непосредственно на душу.

Этот взгляд на первородный грех должен был оказать огромное влияние не только на развитие последующей христианской теологии, но и, так вполне можно выразиться, на все более поздние представления о жизни, ее размножении, ее способности к усовершенствованию и преображению в спасении. Схоластики, которые следовали учению Ансельма, позднее ставили вопрос о следствиях первородного греха следующим образом: мог ли Бог создать нас в состоянии, в котором мы находимся? Августин, а также его толкователи и последователи, ни секунды не колеблясь, отвечали на этот вопрос отрицательно, а схоластики, которые склонялись к учению Пелагия, точно так же не колеблясь, ответили бы утвердительно. Первородный грех согласно этому более умеренному и мягкому взгляду не изменил существенных черт человеческой природы. Он в большей степени значит потерю преимущества, а именно изначальной справедливости, а не унижение и существенное ограничение гармонической способности человеческой природы в той форме, в которой она вышла из рук Бога.

Доктрина Ансельма и ее схоластически-теологическая разработка вызвала огромную полемику и споры. Реформация способствовала мощному возрождению августианского пессимизма — хотя с точки зрения моральных и сотериологических взглядов, которые очень отличались от таких взглядов средневековой теологии — так что можно утверждать, что католической церкви удалось искоренить августиан-ский «фермент» в своем организме только после полного уничтожения янсенизма и его великого представителя Блеза Паскаля.

Изменения в учении о первородном грехе и изгнание мрачного августианского пессимизма окончательно подготовили почву для точки зрения о том, что зачатие Марии осталось незапятнанным первородным грехом. Но признание этого исключения вынуждало и к принятию положения о том, что как минимум одно существо из рода Адама не было подвержено проклятию первородного греха, для избавления от которого Христос воплотился в мире. Но эта мысль вызвала сопротивление, которое теология сначала должна была преодолеть, для чего понадобилось определенное время.

Мы уже говорили, что великая реформа цистерцианцев была связана с сильным возрождением почитания Марии, которое касалось больше не Девы, а доброй, сострадательной и добросердечной и оберегающей матери. Бернард говорит: «В Марии нет ничего строгого, вызывающего страх. Она является персонификацией доброты». Орден францисканцев унаследовал от цистерцианцев мягкое и стесненное почитание матери страдающего Христа. И одновременно с этим мы обязаны началам за одну из самых драматичных секвенций о возрождении мира, Dies Irae («День Гнева») Фомы Челанского и патетическую секвенцию в честь Марии, Stabat Mater dolorosa («Стояла мать скорбящая») Якопоне да Тоди.

Но во время возникновения обоих нищенствующих орденов в тринадцатом столетии в теологии возникает спор о непорочном зачатии Марии между францисканцами и доминиканцами.