Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

Один из Пап впервые вмешался в полемику в 1476 году: это был Сикст IV, ранее принадлежавший к ордену францисканцев. Буллой «Cum praecelsa» он предоставил привилегии молитвенному правилу в честь непорочного зачатия Марии, составленному Леонардо ди Ногароле. А через шесть лет в еще одной булле он запретил называть еретической веру в непорочное зачатие Марии. В 1617 году Папа Павел V пошел еще дальше и запретил противникам учения о непорочном зачатии публично защищать свою доктрину. Через пять лет после этого Папа Григорий XV распространил этот запрет и на частные дискуссии. Многочисленные епископы на Тридентском соборе потребовали, чтобы положение было объявлено обязательной и неизменяемой истиной, которая не подлежит критике. Но эта просьба епископов в Триденте не была услышана, и прошло еще более трехсот лет, пока она не стала догматом и не вошла в список богооткровенных истин. Это было провозглашено в энциклике Ineffabilis Deus («Боже Неописуемый») Пия IX 8 декабря 1854 года.

Августианское учение о первородном грехе со всеми его последствиями для отдельного человека и для общества уже давно было забыто.

Мы видим, как требования народной набожности и связанной с ней христианской морали таким образом оказали сильное давление на точку зрения и выводы теологии. Но с другой стороны и теология со своими догматическими положениями и канонизациями также вполне автоматически повлияла на направленность мариинской набожности. Идеалы организованной аскезы, которые все шире распространялись в христианском обществе в четвертом и пятом столетиях, в то время оказали существенное влияние на положение мариологии, что отражено прежде всего в трудах Святого Амвросия. Теперь, в конце Средневековья, когда процесс официальной канонизации образа Марии уже почти был завершен, это отразилось и в почитании Марии, а также привело к новым вариантам поведения. История христианства всегда находится под влиянием двух сил, которые влияют друг на друга: народная набожность придает теологии свои форму и вес, а теология оказывает руководящее воздействие на течения народной веры. И Мария, которая для христианства четвертого и пятого столетия представлялась образцом целомудрия, позднее ставшая для францисканских теологов персонификацией священного материнства и матери скорбящей, в зависимости от отдельных школ литературы и романа предстает в совершенно разных образах, чтобы в итоге стать неотъемлемой и всемогущей посредницей у престола славного Сына и Отца провидения, которая и сегодня является символом благочестия в официальном католицизме.

В немецкой средневековой вере Мария — это дева, мать, прелестная Дева, красивейшая из красивых, привлекательнейшая из всех женщин, любимая мать, знатнейшая женщина: она является олицетворением всей женственности, идеальной персонификацией женской стихии в трудной жизни человечества.

Провансальские трубадуры под влиянием церковной педагогики начинают восхвалять Марию, как настоящую живую женщину. Первые французско-готские изображения Богоматери являются выражением экстатических чувств при взгляде на волшебную и достойную любви привлекательность чистейшей женственности. Таким образом, в средневековое почитание Марии вплетается любовный мотив (минне), который именно в германской набожности нашел свое высокое и благородное выражение. Целомудренная дева и благородная дама становятся матерью нежной любви, матерью самой красивой любви. Но не только отношение верующего к Богоматери, но и отношение Марии к Христу воспринимается как любовное отношение и поэтому рассматривается по мотивам «Песни песней» Соломона. Мария — это возлюбленная в высшем смысле слова, а сам Бог — это влюбленный.

Но самый своеобразный мотив, которым германская мистика обогатила мариологию, это, наверное, параллель между божественным материнством Марии и божественным материнством каждой человеческой души. Не только Мария выносила и родила Божьего Сына. Каждая человеческая душа, которая стала частью божьей милости, своеобразно повторяет торжественную мистерию вынашивания божественного ребенка.

Гертруда Великая, Мехтильда Хаккеборнская, Маргарета Эбнер, великие носительницы немецкой мистики взяли на себя священную роль Марии в их экстазе. Формула мистика Готтшалка Люнебургского

Tu genitrix In qua Deo lunctus est homo, Deus homini!

Ты зачавшая, в которой Бог соединившийся стал человеком, Бог человеку!

служит для того, чтобы выразить состояние, в котором Христос непрерывно под изменяющим воздействием веры зачинается в душах, которые освобождаются от мира и соединятся с Богом.

Это глубокое чувство непрерывного непорочного рождения Христа в лоне святых душ мы находим во всей немецкой мистике, оно отражается в почитании любого материнства, этом земном символе трансцендентного материнства.