Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Городом это поселение можно было назвать лишь условно и только потому, что на всю тысячекилометровую тайгу и тундру, обрывающуюся береговой линией Северного Ледовитого океана и к югу теряющуюся в приангарских лесах, Туруханск был самым крупным после Енисейска и являлся официальным центром огромного Туруханского края. Сообщение с Большой землей и со всем миром могло осуществляться летом только по Енисею и его притокам. В так называемый «северный завоз» сюда доставляли продукты, топливо, одежду, лекарства и все прочее, что необходимо для жизнедеятельности человека. Суровой зимой городок оказывался как бы в блокаде, и в крайнем случае можно было только на собачьих упряжках с нартами выехать в ближайшие деревни. Проживали здесь в основном охотники и рыбаки. Для них, казалось, имелось все необходимое: школа и тюрьма, больница и почта, мастерская и склад пушнины (фактория «Сибпушнины»), магазин, ну и, конечно, крайисполком. Обходились здесь без достижений цивилизации: водопровода, канализации, электричества и даже хлебопекарни. Дороги и тротуары создавались без участия человеческих рук – они просто-напросто протаптывались жителями, и чем нужнее жителям был пункт посещения, тем они были шире и тверже. Все вместе они спускались с высокого косогора, на котором располагался Туруханск, к широкой береговой полосе, к устью реки Нижняя Тунгуска, которая впадает в этом месте в Енисей.

Луку разместили в квартире врача местной больницы и предложили вести врачебную работу. Вместе с двумя помощниками – фельдшером и медсестрой – врач Войно-Ясенецкий делал сложные операции, спасал людей. В операционной, как это было и в Ташкенте, владыка Лука поместил иконку, перед которой теплилась лампадка. Перед каждой операцией всегда творил молитву, как и прежде, ставил на теле больного йодом крест и только потом приступал к работе.

А по воскресным и праздничным дням епископ Лука совершал богослужения и проповедовал в церкви, священник которой и прихожане после бесед с Лукой принесли покаяние за уход в обновленческий раскол и вернулись в патриаршую церковь. Паства, желая выразить уважение епископу, привозила его с почетом на покрытых коврами санях от больницы, находившейся почти в километре от церкви. Число верующих, отходивших от обновленцев, посещавших храм в будни и праздники и совершавщих религиозные обряды и требы, с каждым днем возрастало.

Некоторое время спустя епископа неожиданно пригласили в Туруханский краевой совет. Встретил его председатель совета В. Я. Бабкин. С революционной прямотой он обратился к епископу:

– Вы, профессор, бросьте эту священническую дурь и занимайтесь медициной, а мы будем хлопотать за Вас, чтобы вам досрочно закончили ссылку.

– Это невозможно, я не могу пойти на какие-либо сделки с совестью, – отвечал епископ.

Очередная неудача «обезвредить» епископа Луку не остановила власти, которые следили за каждым его шагом и только ждали случая, чтобы наказать его. Случай представился.

На прием к врачу пришла молодая женщина с больным ребенком. Как обычно, перед приемом, врач заполнял историю болезни.

– Как зовут ребенка? – спросил врач.

– Атом, – был ответ.

– Что же это за имя и кто его выдумал?

– Имя современное. Выдумали сами.

– Почему не назвали поленом или окном?

На беду, женщина оказалась женой Бабкина. Понятно, что она поведала мужу о разговоре в больнице. Бабкин воспринял поведение врача как контрреволюционное выступление против партийно-советского курса, против антирелигиозной пропаганды и материалистической науки. Тут же написал заявление-донос в крайком РКП(б) с требованием «сделать выводы по поводу действий Ясенецкого-Войно». На лист легла короткая резолюция секретаря крайкома в адрес уполномоченного ОГПУ по Туруханскому краю: «для сведения и принятия мер».

Меры немедленно приняли. 5 ноября епископа вызвал уполномоченный Енисейского губотдела ОГПУ по Туруханскому краю Отто Семенович Стильве. Без обиняков начал разговор с требований и запрещений:

– Вам запрещается благословлять больных в больнице, проповедовать в монастыре.

– Предъявите запрещение, – вежливо попросил Лука.

– Необязательно, – был ответ.

– По архиерейскому долгу не могу отказывать людям в благословении. Если запрещаете, повесьте на больничных дверях объявление о запрещении больным просить у меня благословение.

– Вот еще что, – как будто припоминая, проговорил чекист, – ездить в монастырь на покрытых коврами санях не надо.

– Как же я скажу об этом людям, которые с чистым сердцем делают это?

– Как… да после проповеди и скажите.

– Нет… Опять же… если запрещаете, так и скажите сами об этом крестьянам.

– Поясняю, гражданин врач Войно-Ясенецкий, что за отказ от прекращения контрреволюционных действий может последовать арест, а то и продление срока высылки или высылка в еще более отдаленные места. А теперь, – он положил перед Лукой листок с запретами, – ознакомьтесь и дайте письменную подписку об этом.