Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

6 мая 1930 года Лука был на литургии в Сергиевском храме и при чтении Евангелия вдруг с полной уверенностью утвердился в мысли, что в этот же день вечером будет арестован. Так и случилось.

Внешним поводом к аресту послужила записка, данная им в вгусте 1929 года жене покончившего жизнь самоубийством ташкентского профессора И. П. Михайловского, чтобы она могла свершить церковное погребение мужа. В ней он писал: «Удостоверяю, что лично мне известный профессор Михайловский покончил жизнь самоубийством в состоянии несомненной душевной болезни, от которой страдал он более двух лет».

Очевидно, следует привести некоторые сведения о профессоре Михайловском (1877–1929). В Ташкент он переехал вместе с женой и тремя детьми в 1920 году, спасаясь от голода на Украине. Устроился на кафедре физиологии медицинского факультета Ташкентского университета. В 1924 году у него от скарлатины умер сын. Не в состоянии перенести эту тяжелую утрату, он, религиозный человек с детских лет, вдруг с проклятием набросился с топором на иконы, повергая их в прах, изрыгая богохульства и ругательства. Буйство вскоре прошло, но тихое помешательство осталось, что не могли не замечать сослуживцы и окружающие люди. Необычен был и внешний вид его: потрепанный серый френч, видавшие виды «цивильные» брюки, форменная казачья фуражка без кокарды и золотая серьга в одном ухе. Бывший до этого спокойным и добрым, он стал резок, груб, раздражителен; избивал детей и жену. Отказался хоронить сына, заявляя, что воскресит его посредством переливания крови. Пропитав тело сына формалином, доктор поместил его у себя на кафедре в шкафу, завернув в тростниковую циновку. Душевнобольной человек в течение пяти лет покупал мертвому сыну одежду, обувь, конфеты, печенье. Прежний брак И. П. Михайловского распался. Он женился вторично на двадцатитрехлетней студентке, но успокоения это не принесло. В ходе одного из драматических конфликтов в семье он застрелился.

Начавшееся следствие предприняло попытку извлечь из уголовного дела политические дивиденды, а заодно избавиться от надоевшего властям бывшего епископа Ташкентского Луки. Его обвинили в выдаче заведомо ложной справки о состоянии здоровья профессора с целью скрыть истинных виновников убийства, а не самоубийства. Следователю, ведшему его дело, хватило двух месяцев, чтобы превратить епископа Луку из «свидетеля» в «обвиняемого». В постановлении от 6 июля 1930 года о предъявлении обвинения по двум статьям Уголовного кодекса он писал: «…Войно-Ясенецкий изобличается в том, что 5 августа 1929 г., т. е. в день смерти Михайловского, желая скрыть следы преступления фактического убийства Михайловского, – его жене Екатерине выдал заведомо ложную справку о душевно-ненормальном состоянии здоровья убитого, с целью притупить внимание судебно-медицинской экспертизы, что соответственно устанавливается свидетельскими показаниями самого обвиняемого и документами, имеющимися в деле»[99].

Одновременно в печати стали писать о Михайловском как о выдающемся ученом, который занимался опытами по переливанию крови в целях обеспечить бессмертие человека и человечества. Именно за эти научные действия, противоречащие церковным догмам, якобы он и был убит. К примеру, репортер-фельетонист на бытовые («мещанские») темы местной газеты Уреклян[100] утверждал, что «Иван Петрович Михайловский своими недавними опытами потряс незыблемые дотоле основы медицины, бросил вызов смерти, ежедневно уносящей тысячи человеческих жизней, гибнущих от целой кучи заболеваний… Удивительный опыт ташкентского профессора произвел сенсацию в научных кругах Европы и Америки»[101].

На допросах епископ отказывался признавать предположения следователей и в знак протеста объявил частичную голодовку, принимая лишь хлеб и воду. Обычно на заявления о голодовке не обращают внимания и оставляют заключенных голодать в камере, пока состояние их не станет опасным, и только тогда переводят в тюремную больницу. Луку же послали в больницу сразу после подачи заявления о голодовке. Находясь в тюремной больнице, Лука написал письмо представителю ОГПУ по Средней Азии:

«Из первой ссылки, в которую я отправился здоровым человеком, я вернулся чуть живым инвалидом. Предстоящая мне вторая ссылка, при очень плохом состоянии моего сердца, равносильна для меня смертельному приговору.

Поэтому обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой о замене ссылки в Сибирь высылкой за границу. По своему характеру я совершенно чужд всякой политической активности и хотел бы только на склоне дней своих лечить больных. Чтобы вы этому поверили, я прошу вас отправить меня в Китайский Туркестан, откуда я ни в коем случае не могу никуда уехать…

Конечно, если бы вы имели доверие к моему честному слову архиерея и профессора, я просил бы лучше разрешения уехать в Персию, где я мог бы широко работать по хирургии. Я готов дать какие угодно ручательства моей полной политической лояльности, и думаю, что в обмен на меня вы могли бы получить осужденных в Персии советских граждан»[102].