Архипелаг Святого Петра

Мне вдруг захотелось, чтобы так было всегда, чтобы мы всегда сидели на полутемной кухне, как сейчас.

— Сегодня у нас на работе один архитектор читал очень противную книгу о петровском Петербурге, — сказала она. — Он отрывки читал вслух. В Летнем саду был остров Перузина, не знаю где — на пруду каком-то? Остров с охотничьим домиком, где Петр насиловал фрельских девок спьяну — фрейлин то есть. А за Кронверком стояли юрты киргизов, перед ними ива с повешенным старцем, предсказавшим потоп. С взморья из-за Малой Невки, из лесов, разливом загнало стаю волков, на Мистула — Елагин загнало, Петр травил волков, велел приготовить чучела для Кунсткамеры. В Италианском дворце в комнате царя почти в уровень с его головою натягивали парусину: как на корабле чтобы, царь не терпел высоких потолков, а любил низкие корабельные. Царь кричал в бешенстве, пьяный: «Каковы сиркумстанции?!» Я только отрывки слышала. Так мне стало тошно, так гадко.

— Чья книжка-то? Кто написал?

— Бабель, что ли? Нет, Пильняк.

— Любое время можно описать как тошнотворное, я думаю. Все от восприятия зависит.

Позже, много позже я опубликовал эссе о восприятии с несколько длинным и не вполне удачным, но достаточно точным названием: «В розовых очках, в черных очках, невооруженным глазом». Один из моих друзей долго дразнил меня, периодически говоря, как понравилась ему моя статья «Сослепу, спросонок и с похмелюги».

Кстати, так она тогда и сказала:

— Ну да, сослепу одно увидишь, спьяну другое.

Я очень боялся минуты, когда мы ляжем с ней в постель, все было не так, по договоренности, какая может быть договоренность, бред собачий, но не могли же мы сидеть на кухне до утра, пришлось погасить свет, идти в спальню, лечь, руки у нее были ледяные, щеки в слезах, губы солоны, я любил ее как сумасшедший, она была единственная живая женщина из всех куколок в юбках. Марсианин подарил ей исполнение желаний «ненадолго» — все было так, как она хотела, вечная любовь недельки на две.

Утром дождь иссяк, неряшливые темные облака, нерешительные клочки лазури небесной, то возникающее, то пропадающее золотистое солнечное свечение домов увидели мы в окно.

— Одевайся теплее, — сказала она. — Встречаемся в половине шестого. Идем гулять. Сегодня обойдем цепные мосты. Екатерингофский не сохранился, стало быть, осталось их два: Банковский и Львиный.

— А Почтамтский и Пантелеймоновский?

— Пантелеймоновский разве теперь цепной? А Почтамтский я не помню...

Она была почти весела, холодный воздух румянил ей щеки.

— Знаешь, где построен был первый цепной висячий мост?

— Нет.

— В Северной Америке! — торжествующе сказала она.

Как будто это имело какое-нибудь значение.

— Должно быть, подражали пешеходным плетеным индейским и ацтекским подвесным мостам через ущелья.

Мы чинно брели по Банковскому, листья некоторых упорных деревьев оставались золотыми, золотились крылья грифонов. Мы передвигались над водой, ни на правом, ни на левом берегу нас не было, межуточность, промежуток, игра с пространством, колдовство мастеровых. Прогулка показалась Настасье слишком короткой, мы перешли Кировский, ей, как всегда, не хотелось идти мимо памятника «Стерегущему», мы свернули в крепость. В крепости, как всегда, воздух был налит тишиною, наполнен остановившимся временем, плескавшимся возле усыпальницы царей; только последний царь с семьей отсутствовал, где-то в неведомой яме, в ненайденном шурфе под Екатеринбургом спали в затянувшемся кошмарном сне смеявшиеся под деревьями плавучего острова, под железной листвою, поворачивая к нам свои простодушно-лукавые лица, царевны и серьезный царевич в матроске.

Мы шли через Неву обратно, к Летнему саду.

Настасья сказала, оглядывая невские панорамы:

— Островитяне не почитают себя за таковых. Им кажется — острова срослись навечно, мосты стали твердью. Люди склонны жить не в реальности, а в своих о ней фантазиях и мечтах, в постоянном полусне. Если вдруг все мосты исчезнут, человеческой спеси поуменьшится. Снова явится мода на ялики, лодки, яхты, шнявы, челноки — ну и на моторки и катера, а речные трамваи заместят земные, займут подобающее им место, да еще и паромы с перевозами возникнут. Хотела бы я, чтобы островитяне хоть десять минут провели без мостов.

И мост — исчез.