Архипелаг Святого Петра

Их было несколько, все в кепарях, со схожими походками, районные хулиганы нехорошего района, нехорошие мальчики, почти доросшие до плохих дядек, бывшие двоечники-троечники, второгодники, гордость спецшколы, украшение РУ, ФЗУ или ПТУ, еще не совсем блатари, уже приблатненные. Вид наш, должно быть, раздражал их, особенно Настасьин, неприятно поражал, как нас — вид их двора. Возможно, они пребывали под винно-водочными парами, наркотики тогда еще в моду не вошли. Они совещались под аркой, ведшей на набережную канала, гулкий свод улучшал дикцию, усиливал звук: ё, ля, три рубля, кончай физдепеть, пошли. Четверо закупорили арку, трое двинулись в нашу сторону, ухмыляясь, с текстовками в гнилых зубах. Я шарил глазами по утилю и помойкам, подыскивая железный прут, булыжник (оружие пролетариата), недобитую бутылку, лихорадочно прикидывая, что лучше: скакнуть в низок, в спуск перед запертой на вековой ржавый замок подвальной дверью, толкнув туда вначале спутницу мою, дабы оборонять лестницу из пяти ступеней, или отойти, отступить к забору, через который, в случае чего, можно стегануть незнамо куда; в любом случае круговая оборона исключалась, что и требовалось.

Собачий раздался лай, распахнулась в углу двора парадная.

— Кто это тут у нас расшалился? — произнес под аккомпанемент лая тенорок с присвистом (из-за двух отсутствующих передних зубов, как выяснилось). — Кому это не живется? Кто это в Колином дворе, век свободы не видать, а также сигарет с водочкой, Колиным клиентам кислород перекрывает?

— Коля, говорила я тебе, — вступило хрипловатое прокуренное сопрано, — мальчикам с пятого этажа после двенадцати отказывай, они в который раз возникают.

Трое подходивших к нам двинулись обратно к четверым под аркою.

— Дык, Коля, — примирительно сказал один из них, — у них, глядь, на лбу не написано, что они твои клиенты.

— Ох, неужели они поссать сюда зашли? Раз тут, значит, мои.

— Ну, Коля, ля, три рубля, ну все, — виновато сказал второй.

— Коля, ёлы-палы, ты чего, мы ничего, — сказал третий страстно, — мы закурить у фраера хотели попросить, ё-мое, и абзац.

— У Коли, — назидательно промолвил Коля, — свой закон ночной: хочешь водку пьянствовать — учись вести!

Хулиганы дружно ретировались, и мы под лай собаки стали благодарить спасителей своих.

— Если честно, — сказала Настасья, — мы, Коля, не ваши клиенты, мы сюда невзначай заглянули. Просто так.

— Я так и думал, — отвечал Коля, теребя редкую шкиперскую бороденку цвета соломы. — Но теперь я вас лично приглашаю. Милости просим в вечернее и ночное время. В любом составе. У нас тут заведение. Вроде клуба. Или салуна. Называется «У Коли». Спиртные напитки, пиво, курево, закусь с вечера до утра. Но главное — не это. У Коли каждый делает, что хочет. Свобода. Так что я вас пригласил свободы вкусить.

— Как это — что хочет? — поинтересовалась Настасья.

— Кто хочет — пьет, кто хочет — в карты играет, парочка может переспать, можно попеть, погадать, пройтись колесом, сплясать нагишом и так далее согласно вашей фантазии и устремлениям.

Собака изнемогала от лая, они позволили ей уволочить хозяйку под арку, откуда бежавший рядом с хозяйкою собаки Коля и крикнул нам: «Квартира шесть!»

«Одна из воображаемых широт Таврического острова является его духовной осью. На противоположных концах оси расположены Смольный монастырь с садом смолянок и Витебский вокзал, то есть шум и тишина. Остекленный ресторан Витебского вокзала напоминает оранжерею. Сад смолянок — самое тихое место острова, и иногда мелькают там еле различимые привидения воспитанниц Смольного института; крылышки их белых передников напоминают крылышки мотыльков. Сад смолянок прекрасен и погружен в запустение: его почти никто не посещает. Вокзал прибран, сквозь него идут толпы».

В некоторые ненастные дни Настасью охватывала тоска. Тоска зависела от направления ветра и от его скорости.

— Есть ветер, при котором мне плохо с сердцем, да и на душе так нехорошо!.. Я никогда не могла запомнить его направление и название. Не уверена, что речь идет о норд-осте.

— Ты фантазируешь, так не бывает.

— Бывает. Когда-нибудь при таком ветре я умру во сне, как тайский рыбак. Временами среди тайских рыбаков бушует эпидемия непонятно чего. Температуры нет, чувствуют себя отменно. Молодые, полные сил люди умирают во сне от остановки сердца. Ученые пока не могут ничего понять.

— Может, они гибнут после улова отравленной рыбы?

— Рыбу едят все, а умирают одни рыбаки.

— Может, их баркасы попадают в какую-нибудь радиоактивную зону?