Архитекторы

– Нельзя передать того трепета, когда вы, пусть и в перчатках, можете прикоснуться к самой истории. Когда каждая трещинка, каждая ямочка что-то да значит. Когда картина говорит с вами на языке цветов, а часы девятнадцатого века отмеряют вам оставшееся до вашей смерти время. При этом они скорей всего переживут еще многих своих хозяев. И многим будут твердить: время идет, время идет, – забыв про чай, рассказывал я. – Китайские вазы, восточные ковры, европейские часы, музыкальные инструменты ручной работы со всего мира. Это все не элемент декора, не признак утонченного вкуса. Это часть нас. Часть того мира, который был до нас, плавно превратившийся в наш мир. И это стоит и усердий, и денег.

Платон слушал и не перебивал. Ел домашнее, пышное и вкусное печенье с шоколадными крошками, пил чай. Его глаза следили за мной, моими эмоциями. Изредка он задавал вопросы, подбрасывая дрова в костер моей болтовни. С ним было легко общаться. Этот человек казался другом. Этот человек был Человеком. И пока я говорил, а он слушал мои истории, то думал о том, сколько же лет этому мужчине. Если бы меня спросили о его возрасте, то теперь, увидевшись с ним, этот вопрос ввел бы меня в ступор. Платон обладал нетипичной внешностью. Поэтому я терялся в догадках. Иногда казалось, что ему пятьдесят, а иной раз что и все девяносто лет.

– Не подскажите, который сейчас час, Платон? А то часы остались в салоне геликоптера.

Платон не бросил, но медленно положил взгляд на окно, за которым стало гораздо темнее, за которым все так же хлестал дождь и завывал ветер.

– Закат. Сейчас закат, – тихо ответил он.

Я молча уставился в окно.

– Темнеет осенью рано, значит сейчас около восьми часов.

– Вы сейчас определили время на глаз? – удивленно уточнил я.

– Да. Дело привычное. Когда долго живешь на одном месте, учишься по всяким мелочам в любую погоду определять время.

Разговор тек не спеша. За окном шумел ветер, дождь дубасил в окна, молнии били в землю, а на кухне старого особняка двое сидели и пили горячий чай с вкусными домашними печеньями. Я упустил ход времени за этим теплым разговором с хозяином дома. Ощущение реальности мне вернуло появление в нашем обществе еще одного человека.

Она вплыла на кухню через дверной проем, расположенный за холодильником. Ее полноватое тело ничуть не делало из нее уродину. Наоборот, эта полнота как-то по-своему подчеркивала ее природную красоту. Женщина оделась менее официально, чем Платон: простое черное платье робот-портной удачно подогнал под ее формы. Кудрявые, распущенные волосы покоились своими кончиками на плечах. С ее появлением к кухонному аромату добавился еще один: легкий привкус дамских духов, отдающий карамелью.

– Ну как вам, мальчики, мои печенья? – спросила женщина, которой я не дал бы и пятидесяти лет, своим мелодичным голосом. Он сразу же стал ассоциироваться с легким теплым ветром, летающим над зеркальной водной гладью в середине весны.

– Роза, познакомься. Это господин Кашауш – антиквар и большой любитель домашней выпечки.

– Очень приятно, господин Кашауш, – обратилась ко мне с улыбкой Роза. – Мой муж рассказал о вашем визите. Вы и впрямь выкупите у нас все наши древности?

– Если они будут того стоить. Как вы понимаете, я не могу работать себе в убыток, скупая не те вещи.

– Конечно, я все понимаю. В таком случае вы тут насытите не только аппетит, связанный с желудком, но и свой профессиональный аппетит.

– Роза, ваши печенья бесподобны! – воскликнул я, чуть не подавившись шоколадной крошкой. – Хотелось бы заполучить рецепт этого шедевра кулинарии. Не ел ничего вкуснее за чаем.

– Это можно устроить. Только готовить вы должны сами, руками, а не давать задание роботу, – жена моего клиента была явно довольна вниманием к ее выпечке, которая и правда залетала в рот сама собой. – Рецепт я оставлю у вас в комнате, которая, кстати, уже готова принять вас.

– Благодарю.

Мы чуть склонили головы в знак взаимного уважения.

– Дорогая, мы с Кашаушем сейчас собирались обсудить наши дела, – с доброй улыбкой шепнул Платон.

– Конечно, конечно. Уже ухожу. Только не распродай ему все в этом доме, – с поддельной серьезностью пропела Роза, грозя пальцем мужу.

Она удалилась так же грациозно, как и появилась перед нами. Аромат ее духов долгое время ненавязчиво витал на кухне. Вместе с собой она принесла сюда то, чего я до этого ощутить никак не мог – домашний уют.

– Сколько мы с ней женаты, а все никак не могу отделаться от мысли, что это она заправляет мной и моими делами, – усмехнулся Платон.

– А сколько лет вы знаете друг друга? – поинтересовался я, доедая печенье.

– Признаться, не помню даже. Иногда кажется, что целую вечность я знаком с ее улыбкой, смехом и карими глазами. Что лет сто назад мы танцевали в том холле при входе под игру фортепьяно летним вечером. Кажется, два века назад мы давали друг другу клятвы верности под тенью рябины в саду.

– Поэтичный и романтичный ответ, причем уклончивый, – заметил я. Чай уже был допит.

– Поживете с мое, не так заговорите, – протянул Платон. – Итак, пока время не столь позднее может поговорим о деле?