Архитекторы

– В чем заключалось ваше везение, господин Кашауш? Извините, если я лезу не в свое дело, но я любопытный человек, да и это связано с нашим с вами делом, – Платон сделал еще глоток, задумчиво вглядываясь в окно, к которому он сидел в пол оборота. Его седину осветила еще одна вспышка молнии за стеклом.

– Что вы, это не секрет. Я с удовольствием расскажу. Однажды я завладел информацией о том, что на одном из чердаков Марселя пылится картина Пьеро Лореньяна. Вы может слышали о нем: он известный минималист двадцать первого века. Так вот, я был уверен, что отыщу эту картину. Излазил почти весь Марсель. Ел заготовленные бутерброды, барахтался в пыли и паутине. Переживал атаки голубей, живших на крышах. В итоге я ничего не нашел и в последний день пребывания в городе зашел в гости к одной милой бабуле, которая помогала расчищать чердак в ее доме. Что вы думаете? Мы так же сидели и пили чай, я поворачиваю голову и, О БОЖЕ, вижу свою «Верность». Эти переплетающиеся линии и одинокая прямая. Стоящая все двести тысяч единиц, она висела на кухне и взирала на гостей той милой бабули-аристократки, которая отдала мне ее бесплатно. Я смог выручить за шедевр больше его рыночной стоимости и поделился с бабушкой частью суммы. Это одна из нескольких историй моего везения, – закончил я.

Платон вдыхал аромат чая и внимательно меня слушал. Его учтивое спокойствие полностью соответствовало его внешности.

– Мало того, что вы дельный и удачливый сын своей профессии, так вы еще и благородный рыцарь не своей эпохи, – улыбнувшись, тщательно выговорил тот.

– Не своей? От чего же?

– В настоящее время мало кто из людей задумывается о пользе для окружающих. Сейчас большинство увлечено удовлетворением своих потребностей в области развлечений и отдыха. Личностей, готовых сделать что-то значимое для других, становится все меньше, – с грустью в голосе проговорил Платон. – Я вовсе не говорю, как подобает это делать в моем возрасте, что раньше жилось лучше. Но все же люди были другие. Как и идеалы. Поэтому я больше доверяю таким как вы.

– Что же во мне такого располагающего?

– Ваша любовь к прошлому, старинному. Я поспрашивал людей о вас. Легкий консерватизм. Готовность излазить крыши Марселя вдоль и поперек ради произведения искусства. Я не могу поверить, что вами двигала лишь жажда наживы. Старинные предметы сейчас дороги, но люди, как я сказал, изменились. Их не влечет история и связанные с ней вещи с духом нафталина. Их ведет за собой только желание покичиться.

Признаться, меня немного поразили такие мысли и ход разговора. Этот человек не заглядывал в душу, не копался в мыслях собеседника. Он не умел этого делать. Но эта искренность и романтизм, который он донес через ужасные бури и мертвые штили жизни, трогали своей наивностью. Платон говорил, но выражал не только свои мысли. Его фразы собирали по кусочкам ту картину мира, которую мог видеть только я, сидя перед ним.

– Если говорить честно, то деньги для меня все же главное, – признался я. – Но всегда есть что-то еще, что-то такое, что находится в стороне и не открывается другим людям. Да, я разбираюсь в искусстве, в прошлом. Но не только потому, что я этим зарабатываю. Я действительно люблю все это. Люблю картины, скульптуры, ковры, мебель. Мне нравится старина, история. О, сколько исторических книг разных авторов я прочел. Сколько часов я провел в музеях.

– Но ведь это не все? – улыбнувшись и прищурившись, спросил хозяин дома. – У каждого человека есть свой секрет. И, если вы не откажите, я бы хотел его узнать.

– Это правда. У меня есть секрет. Но он никак не связан с работой напрямую, – я чуть притормозил разговор.

Платон молчал и смотрел мне в глаза.

– Многие мои коллеги, купив или найдя вещь, сдают ее в охрану, кладут в сейф, защищают ее как могут. Грабителей развелось много, особенно, среди конкурентов. А я приношу свое приобретение к себе в кабинет, и до момента продажи имею возможность созерцать любое творение воочию. Без посредников через камеры слежения.

– Это довольно интимно, – заметил Платон, допивая вторую кружку чая.

Я согласился. Немного антикваров по-настоящему ценили то, что попадало к ним в руки. Зачастую продавцы знали все достоинства и недостатки товара, красочно расписывали его перед покупателями, но даже для них самих искусство оставалось просто набором заготовленных продающих фраз и характеристик. Они не могли сами оценить красоту продаваемого ими очередному толстосуму потому, что чувство прекрасного служило у них на службе, а не было частью их природы. А богачи лишь хотели владеть тем, что больше никто другой не мог себе позволить. Я до сих пор ненавидел то время, когда музеи и картинные галереи отдали на приватизацию. Сколько сокровищ теперь томилось в бункерах и пыльных коридорах.