Сказать, что Катя была не в себе, это значило очень упростить состояние человека, управляемого эмоциями, похмельным синдромом и чем-то еще, неподвластным Ритиной логике. Злобно-измученная с огнем в глазах и мешками под ними же Катя, словно со сцены выступала перед тройкой коллег, громко и в красках повествовала о неких событиях, явно (странно) касающихся Риты, ибо при ее появлении внимание всех сотрудников переключилось исключительно на нее. Рита неуверенно поздоровалась – такого внимания к своей персоне не ожидала.
– Явилась… – хищно, многообещающе осклабилась Катерина, развернулась к Рите всем корпусом. – Ну, здравствуй, доброе утро!
Рита только кивнула в ответ, прошла к своему столу, повесила сумку на привычное место сбоку.
– Значит, со мной ты не хочешь здороваться? – со смесью злобы и предвкушения прозвучал Катин вопрос в разы громче, чем того требовали бы приличия или расстояние. Дальнейшее для Риты слилось в один громыхающий поток матерных слов, оскорблений, разоблачений и запаха немытых Катиных подмышек. Сначала Рита пыталась игнорировать сошедшую с ума сотрудницу, ждала, что кто-то ее остановит. Но коллеги лишь от души хохотали.
– Лизбиянка! Лизбиянка! – делая визгливый упор на липком слоге «лиз» рефреном повторяла Катя после каждой новой фантазии об отношениях Риты с Олькой Кампински, выдаваемых за реальные события. Понимая, что больше этого не вынесет, Рита просто сбежала, под громкий хохот обидчицы.
Остановилась в замешательстве – что теперь? Куда? Зачем?
Позади из открытых окон студии слышен Катин смех и гомон коллег. Впереди —???
Не представляя, что ей сейчас делать, Рита прошла несколько шагов к излюбленному месту курильщиков типографии, села на одну из лавочек, поежилась, да так и осталась обнимать собственные плечи.
«Мишка все знает теперь», – постепенно спускаются истины с небес. Затем приходят воспоминание – «он вчера уже знал», и осознание – «но не понимал, что же именно он знает?»
«Впрочем, какое мне дело до его осведомленности? – Рита не знает ответа на вопрос, прозвучавший в голове ее собственным, но совершенно иным голосом. – Главное решить, наконец, чего я сама хочу. И решиться, наконец, двигаться дальше!»
Пока Рита раздумывала о новой картине мира, изменившейся под новым углом зрения, прошло достаточно времени. Некоторые из коллег потянулись на обед, а другие на перекур. Два монтажника из рекламного и Алена из студии. Их смех, обсуждение Катиного представления, необходимость что-то отвечать сбили мысленную Ритину логическую цепочку… А потом Кирилл задушевно посмотрел Рите в глаза и, потирая указательные пальцы один об другой, интимно поинтересовался – так вы действительно с ней того? А? С Кампински.
Обалдело глядя на трущиеся друг о друга пальцы монтажника, Рита с ужасом осознала суть вопроса. В полной тишине Алена смотрит искоса – вроде она здесь, а вроде просто мимо проходит. Второй монтажник растирает ботинком окурок и хлопает товарища по плечу – не твое дело, Кирыч. Голубая луна всему виной!
– Ну, кааак так? – увлекаемый другом обратно к типографии, картинно возмущается Кирилл.
Алена скомкано прощается:
– Мне тоже пора. Кстати, Катька твой телефон из сумки вытащила и всем звонит с него, – сообщает, второпях туша окурок о лавку. – Просто она всю жизнь твоего Мишку любила, еще со школы. А тут… такое… – она будто против собственного желания бросает на Риту короткий взгляд: – Катьку можно понять, – оставив в воздухе последнее замечание, разворачивается и чуть не бегом идет к студии.
Рита хлопает ресницами, ничего абсолютно не понимая в происходящем времени.
«Катьку можно понять?» – что-то глобальное переворачивается в Ритином сознании – «Она всю жизнь любила Золотарева?» – эта вновь открывшаяся истина вызывает странную реакцию, вырывающуюся в человеческий мир из внутреннего Ритиного истерическим, громким смехом. Рита буквально взрывается странным хохотом.
– Какая глупость! Она всегда его любила! – так, наверное, сходят с ума. Рита возвращается в студию.
– Эй ты! Клюшка несчастная! – Катя, Алена, две сотрудницы, Кирилл и парочка его коллег-монтажников собрались коллективом, сплоченным взаимным любопытством. – Что ты хотела узнать о моей личной жизни?
– Чего-о? – возмущенно, угрожающе поднимается Катя. Рита стоит в дверях, издевательски улыбается, хохочет, запрокидывая голову и возвращается взглядом к перекошенному лицу несчастной женщины.
– Ты действительно все это время любила его? Правда, что ли? – сбиваясь на смех, режет голос. Компания пялится в изумлении. Рита снисходительно качает головой.
– Похоже, я одна в этом Городке, которой откровенно не нужен был Золотарев! Господи! Глупость какая! Так может именно это его зацепило, привязало? А? – сквозь смех в ее глазах проступают слезы, – знать бы раньше! – в последних словах отчаянно скрываемая боль, острая, пронзительно-тоскливая.
– И что тогда? – злобно хватая каждое слово, взвизгивает Катя. – Ты замутила б с Кампински?