Архитектура для начинающих

– И что значит «теперь все хорошо»? – она никогда не была для Дианы открытой книгой, даже в глубоком детстве, когда не то что скрывать, карапузы скорее спешат поделиться с родителями любой своей новостью, любым переживанием.

– Спасибо, что удержал меня вчера, – тепло произносит Диана. Кутаясь в заботливо принесенный Павлом плед, крепче прижимается к мужу – своей силе, опоре, надежности и спокойствию в земном, приятном воплощении. Он улыбается в бороду, обнимает за плечи нежно, крепко, укрывает смесью запахов свежеструганного дерева и хорошего табака (на даче он любит столярить).

– Беседуешь сама с собой? – мурчит гигантским, добрым котом. Диана выпускает из рук молчаливый сотовый телефон.

– С Ритой. Она изменилась. За последние два месяца она стала совсем другой, и я никак не могу понять, в чем дело.

«Или просто боюсь это понять»

Вчера Диана была в ужасе от незнакомого «лица» Риты, ее странного поведения и еще более странного побега. Ломаные траектории стремительных ласточкиных полетов в вечернем небе нервно перечеркивают идиллически пасторальную картину сельского бытия.

– С Кешей у них было взаимопонимание на уровне интуиции. У меня же даже простое, житейское не всегда получается, – перед глазами упорно встают картины недавнего прошлого – мечтательная Рита, одухотворенная, рассеянная и теперь абсолютно чужая.

Прикрывая глаза от хоровода воспоминаний, Диана устало склоняет голову на плечо позднего своего романа. Терпкий дымок тлеющего в мужниной трубке табака пропитывает наползающую вечерню свежесть, дарит странное удовольствие. Диана никогда не курила, а после жизни в доме первого свекра и вовсе возненавидела запах сигарет. – «Но это другое, – отвечает тот самый, оправдывающий многое, внутренний голос. – И вообще, все меняется, жизнь не статична. И мы меняемся вместе с ней…»

Павел губами касается прохладных волос той, что озарила закат его жизни любовью.

«Паша мне послан судьбой в награду за все пройденные земные испытания, – осознает для себя Диана. – В наших отношениях больше корней, чем цветов, но тем они крепче».

– Она расцвела, – негромко басит Павел, продолжая рассуждение. – Рита выглядит взволнованной и влюбленной, как Джульетта.

«Он прав и я тоже вижу это. И „это“ пугает меня до дрожи в коленках!»

– Паш, ей не четырнадцать и даже не восемнадцать давно! – Диана тихо, тяжело вздыхает. – Я даже боюсь сама себе признаться и представить, что это может значить?

Описав взглядом дугу по притихшему вечеру, словно еще у него той же поддержки или, на худой конец, просто принимая беспристрастным свидетелем, помолчав, добавляет:

– В довершение ко всему, ко всем своим недомолвкам, она стрижку сменила.

– Если женщина меняет стрижку, значит, она скоро изменит свою жизнь? – улыбается Павел. – У тебя прямо фундаментальная теория заговора.

Диана поводит плечами:

– Коко была мудрой женщиной. Или просто наблюдательной. Не вижу причин в данном случае с ней не согласиться.

– А я согласен с тобой, – отвечает Павел. – В жизни Риты что-то происходит. Что-то тайное и явно никак не касающееся ее мужа.

– Вот видишь, – глухо произносит Диана. – Даже ты это заметил. И хорошо, что хоть ты не боишься произносить вслух мои собственные подозрения.

– Ну, я сторона заинтересованная, – выходят табачным дымом слова. – И это уже не подозрения – выводы.

– А Михаил? – тихо вздыхает Диана. – Почему он-то не видит? Не замечает ровным счетом ничего, но его-то это в первую, в наипервейшую, очередь касается!

Пожимая плечами, Павел выпускает новое облачко дыма с привкусом сарказма:

– Может быть, он считает иначе? Не своей виной, проблемой, а вашей с дочерью?

– Мы не готовы были к ее рождению, и я была не лучшей матерью, – предсказуемо/автоматически прячется, уходит в оборону Диана.

Я не знаю ничего, что может быть горче и тяжелее чувства родительской вины. Досады на себя, сожаления о допущенных ошибках в общении с собственным ребенком. О том, чего не изменить уже никогда. И что бы там ни говорили умные психологи про «отпустить ситуацию и так далее», эта вина неизлечимой болезнью остается в душе, приходя приступами, отступая ненадолго, но непременно возвращается с каждым новым шагом дочери и по-снайперски точно вгоняет в сердце очередной стилет самообвинений. Разница лишь в том, что некоторые родители заботливо передают этот нож сердцам детей.

– Поэтому сейчас ты пытаешься доказать всему миру, что это не так? – чувствуя, как Диана отдаляется, Павел крепче обнимает жену за плечи. – Я за тебя в этом мире, ты ж знаешь. Но, по-моему, ты сейчас поступаешь как мать Ритиного отца – берешь на себя единоличное право решать за нее абсолютно все, вплоть до того, о чем ей позволительно думать, а о чем нет. Мишке не нужно ее подозревать или ухаживать за ней – он точно знает, ты сама проследишь, смоделируешь поведение и чувства дочери. Понимаешь, о чем я?

«Горькая правда», не один год отвергаемая Дианой, наконец, прозвучала, но от этого не стала менее болезненной. Теперь она просто стала открытой раной.