Впервые я поняла, что их нет в их комнате, рано утром, когда встала с постели и пошла в туалет, а по дороге, как всегда это делала дома, где у нас были раздельные спальни, заглянула к ним посмотреть, как они. Их постель пустовала, но я не придала этому значения. Решила, что они уже встали и гуляют на дворе снятого нами дома и вовсю исследуют территорию, собирают камешки и палки, играя в свои обычные игры.
Я вернулась в постель, но мне уже не спалось. Я чувствовала в груди нечто наподобие наэлектризованной пустоты, и мне бы еще тогда прислушаться к этим ранним сигналам тревоги. Но я чуть ли не каждое утро просыпалась с таким же чувством и приняла пронизывавшие меня подспудные сомнения и предчувствия чего-то плохого за отголоски моих давних глубинных тревог. Я немного почитала в постели, к чему приучила себя с ранних лет для тех дней, когда с утра ощущала неготовность столкнуться лицом к лицу с реальным миром, и позволила утру созревать его естественным чередом, пока всю спальню не затопил свет нового дня и воздух не загустел от испарений наших тел и запахов нагретых ими простыней.
На своей кровати рядом с моей зашевелился и заворочался муж, его дыхание мелело, пока он окончательно не проснулся – всполошенный, как с ним бывает всегда, – и не выдернул себя из постели рывком, собранный и ко всему готовый, как будто его призывают неотложные дела. Он вышел из комнаты и через некоторое время вернулся, спрашивая, где дети. Я сказала, наверное, где-нибудь на дворе.
Но детей не было ни во дворе, ни где-либо по периметру участка при коттедже.
Мы, как идиоты, облазили весь участок, все еще не веря очевидному и бестолково суетясь, словно искали ключи или бумажник. Мы заглядывали под заросли кустов и на верхушки деревьев, под машину, зачем-то открывали холодильник, включали и выключали воду в душе, затем снова выходили на двор, шли за пределы участка, ходили в сторону долины и вдоль высохшего ручья; интересно, какое у нас теперь расстояние спасения? – думала я, выкликая наших детей по именам, и наши голоса раскатывались по округе волнами ужаса, крошась и разламываясь, наши крики чем дальше, тем сильнее скатывались до призывных воплей приматов, горловых, животных, нутряных, отчаянных.
Господи, где еще искать?
Все дальнейшее вылилось в череду вменяемых решений и невменяемых метаний. Обувь, ключи, машина, «Твиттер», телефонные звонки, сестра, шоссе 10, дыши, думай, дорога 338, решай, поедем вдоль железнодорожных путей, не поедем по железнодорожным путям, держимся проселочных дорог. Вместо точной последовательности событий в моей памяти сохранилась лишь мешанина из смутных, раздерганных воспоминаний. Что знают они и что знаем мы? Как, по нашему разумению, поступил бы в этих обстоятельствах мальчик? Куда бы он направился, если бы понял, что они с сестрой заблудились? И самый жуткий вопрос, снова и снова возвращавшийся ко мне, парализовавший ужасом все мое тело:
Выживут ли они, если заблудились в пустыне?
После нескольких часов бесцельных мотаний по дорогам мы поехали в полицейский участок в Лордсберге, где дежурный записал все сведения и попросил дать описание двоих пропавших детей.
Ребенок один. Возраст: 5 лет. Пол: женский. Цвет глаз: темно-карие. Цвет волос: каштановые.
Ребенок два. Возраст: 10 лет. Пол: мужской. Цвет глаз: светло-карие. Цвет волос: каштановые.
Мы торчали в комнате ожидания полицейского участка, пока нам не объяснили, как доехать до ближайшего мотеля, где мы сможем отдохнуть и подождать вестей, а назавтра с утра снова отправиться на поиски. Мы пробовали спать по очереди, пока другой дежурил у телефона, но, понятное дело, нам обоим было не до сна. Куда, ну куда решил бы отправиться мальчик, когда понял, что они потерялись?
Назавтра мы все утро и почти весь день колесили по дорогам в округе Лордсберга и каждые несколько часов возвращались в полицейский участок. Новостей все не было, дело, похоже, никак не продвигалось ни в одном направлении, и потому на вторую ночь в мотеле, пока мы опять по очереди ложились в так и не разобранную кровать и, наверное, засыпали минут на десять – двадцать, мы решили, что, как только взойдет солнце и полиция возобновит поиски в этом районе, мы поедем дальше на запад. Мы позвонили в полицию предупредить их, что едем, они записали и дали нам несколько указаний.
Дети отсутствовали уже почти сорок часов, когда мы следующим утром с рассветом забрались в машину. Я на автомате открыла бардачок достать карту, однако карты на месте не оказалось, как не оказалось на привычном месте моего диктофона. Я снова вылезла из машины и пошла открывать багажник. Я решила, что поищу карту в моей коробке. В багажнике царил жуткий кавардак. Я позвала мужа, он обошел машину и встал рядом со мной над багажником. Моя коробка была открыта. Карты в ней не было. Вместо моей карты на самом верху обнаружилась другая, нарисованная рукой мальчика карта, а к ней он прицепил листок самоклеящейся бумаги, на котором накарябал: «Ушли искать потерянных девочек, встретимся позже в Каньоне Эха».