Архив потерянных детей

Я ищу подходящий для нее ответ. Мне кажется, те, кто еще на пути к спасению, беженцами называться не могут. Беженцы – это кто уже куда-то добрался, в какую-то другую страну, но должен неопределенное время ждать, прежде чем реально достигнет своего конечного пункта. Беженцы ожидают своей участи в центрах временного содержания, в приютах или в лагерях, в федеральной тюрьме под зорким присмотром вооруженной охраны. Они выстраиваются в длинные очереди за обедом, за постелью, чтобы поспать, они ожидают с поднятыми руками, чтобы спросить, дозволено ли им воспользоваться уборной. Они ожидают, когда их выпустят, ожидают телефонного звонка, ожидают кого-то, кто заявит о своем с ними родстве или возьмет на попечение. А есть еще беженцы, кому повезло в конце концов воссоединиться со своими семьями, поселиться в новом месте. Но даже эти счастливчики все еще в ожидании. Они ожидают, когда придет судебное извещение, когда суд вынесет решение о депортации или помещении в приют, ожидают, чтобы узнать, где и в каких условиях им в конечном счете придется жить. Ожидают, пока школа примет их на учебу, пока для них появится рабочее место, пока у доктора найдется время осмотреть их. Они ожидают виз, документов, разрешений. Они ожидают намеков, что дело сдвинулось с мертвой точки, ожидают указаний, а потом снова ждут. Они дожидаются, когда будет восстановлено их достоинство.

Каково это, быть беженцем? Думаю, можно объяснить девочке так:

Ребенок-беженец – это кто-то, кто все время ожидает.

Но вместо этого я говорю ей, что беженец – это человек, который должен найти себе новый дом. И после, чтобы сгладить разговор и отвлечь ее от тяжелой темы, я пролистываю в своем телефоне плейлист и ставлю режим «воспроизведения в случайном порядке». И мгновенно, словно нас омыло ливнем, все возвращается на круги более беззаботной реальности или нереальности, но, по крайней мере, хотя бы послушной мне:

Кто поет песню с этими фа-фа-фа-фа-фа? – интересуется девочка.

«Токинг Хедз».

А волосы у них на головах были?

Конечно были.

Длинные или короткие?

Короткие.

У нас на исходе бензин. Надо найти съезд с трассы, свернуть к какому-нибудь городишке, говорит мой муж, куда угодно, лишь бы там была заправка. Я вынимаю из бардачка карту и принимаюсь изучать ее.

ОБОСНОВАННЫЕ ОПАСЕНИЯ

Когда бездокументные дети-беженцы прибывают через границу, их пропускают через процедуру допроса сотрудником пограничного патруля. На официальном языке это называется «интервью на наличие обоснованных опасений», его цель – определить, имеются ли у ребенка достаточно убедительные причины искать убежища в этой стране. Вопросы всегда более или менее одинаковые:

Зачем вы прибыли на территорию Соединенных Штатов?

Назовите дату, когда вы выехали из своей страны.

Почему вы уехали из своей страны?

Угрожал ли кто-нибудь убить вас?

Боитесь ли вы возвращаться назад в свою страну? Почему?

Я думаю обо всех этих детях, которые, не имея при себе документов, отданные в руки какому-нибудь койоту, пересекают Мексику на крышах железнодорожных вагонов, всеми силенками стараются не свалиться под колеса, не попасть в руки к иммиграционным властям или, того хуже, к наркобаронам, которые превратят их в рабов на маковых плантациях или просто убьют. Если этим детям все же удается добраться до границы, они стараются сдаться властям, а если не встретят пограничный патруль, то пойдут через пустыню. Но даже если встретят пограничника или будут найдены пограничным патрулем, их поместят в места временного содержания и подвергнут допросу:

Зачем вы прибыли на территорию Соединенных Штатов?

Берегись! – ору я, подняв глаза от карты на дорогу. Муж резко выворачивает руль. Машину немного заносит, но он справляется с управлением.

Давай ты будешь смотреть в карту, а за дорогой я уж сам как-нибудь прослежу, говорит мой муж и тыльной стороной ладони утирает пот со лба.

Ладно, отвечаю я. А ничего, что мы чуть было не наскочили на камень, на енота или что это там было?

Иисусе, говорит муж.

Что Иисусе?

Иисусе, бляха-муха, Христе, цедит муж.

Что-что?

Найди уже заправку, вот что.

Выдернувши большой палец изо рта, девочка кряхтит, пыхтит и велит нам прекратить, обрывая нашу бестолковую, психованную, безграмотную перебранку со всей решительностью откуда-то взявшейся цивилизованной манеры высказывать свое фе. Не теряя достоинства, девочка ставит жирную точку в наших взаимных нападках глубоким вздохом, чтобы как следует прочистить горло. Мы как по команде замолкаем. Теперь, уверенная, что всецело завладела нашим молчаливым покаянным вниманием, девочка присовокупляет подстрочным примечанием заключительную рекомендацию, тем самым закругляя свое вмешательство. Иногда она говорит с нами – хотя ей еще не шесть, а только пять лет и она все еще сосет большой палец и по оплошности может намочить постель – с тем устало снисходительным видом, с каким психиатр раздает предписания своим слабоумным пациентам: