Архив потерянных детей

Невозмутимо-спокойный голос мальчика на испанском отвечает ему, что на «ла бестии». Я перевожу мужу его ответ.

Прямо как Мануэлины дочки! – кричит с заднего сиденья мальчик.

Да, точно, говорю я ему.

Репортер тем временем объясняет, что до полумиллиона мигрантов ежегодно едут на крышах товарных поездов, которые в народе называют «ла бестия», это означает «зверюга», и добавляет, что на одном из таких поездов мальчик, с которым он сейчас беседует, потерял братишку. Затем новостной выпуск снова переключается на мальчика. Сейчас в его голосе не осталось и следа напускной сдержанности. Он прерывается, запинается, дрожит. Мальчик говорит, что его младший брат сорвался с крыши поезда совсем рядом с границей. Когда он начинает в подробностях рассказывать, как это случилось, я выключаю радио. На меня накатывает дурнота, в животе ворочается тяжелый тошнотный ком – физическая реакция на историю мальчика и его голос, но также на бездушие журналюг, не гнушающихся эксплуатировать горе и отчаяние ребенка, чтобы понагляднее и посочнее показать нам: смотрите, какая трагедия. Дети слишком болезненно реагируют на репортаж; им и хочется, и боязно дальше слушать рассказ мальчика. Они осыпают нас вопросами:

Что было дальше?

Что случилось с его братиком?

Чтобы отвлечь их, муж снова заводит истории из жизни апачей, рассказывает, что племя чирикауа-апачей делилось на четыре отдельные группы, рассказывает о самой малочисленной, добавляя, что она была одной из сильнейших, потому что во главе ее боевых отрядов стоял человек огромного, шести с половиной футов[39], роста по имени Мангас Колорадас.

А группы детских апачей были? – вклинивается в рассказ моего мужа девочка.

То есть?

Ну, в смысле была ли группа детей? – уточняет девочка.

Мальчик перефразирует ее вопрос, переводя его на более понятный нам язык:

Думаю, она о том, были ли боевые отряды из одних только детей?

Их отец, по-прежнему сосредоточенно глядя на дорогу, отпивает кофе из картонного стаканчика, передает мне, чтобы я вернула его в держатель, и только потом отвечает.

Да, был один такой, насколько он знает, говорит муж, его серые глаза стараются поймать в зеркале заднего вида глаза детей. Их называли Воинами-орлами. Это был отряд мальчишек-апачей, и предводительствовал ими мальчик постарше. Они были грозными воинами, жили в горах, питались птицами, которые падали с неба и были еще теплыми, они умели повелевать погодой, умели призывать дождь или насылать на врагов бури. Дальше муж рассказывает, что юные воины жили в месте, которое называлось Каньоном Эха, и что эхо там такое громкое и четкое, что если даже что-то прошептать, то твой голос вернется к тебе таким же, даже звонче.

Не знаю, сколько правды в байках, которые муж рассказывает детям, но они находят во мне отклик. Я прекрасно представляю себе этих маленьких воителей, мое воображение до последней черточки вырисовывает их лица, пока мы медленно прорезаемся через Аппалачи. Дети молча слушают, смотрят в окна на густой подступающий вплотную к дороге лес и тоже, наверное, стараются представить себе мальчишек-воинов. Мы вкатываемся в почти замкнутую петлю серпантина, стена леса раздвигается, и мы видим, что над высокими горными пиками к юго-западу нависли грозовые тучи, их черноту там и сям перерезают зигзаги молний.

ИСТОРИИ

Путешествуя в тесном пространстве машины, мы начинаем понимать, насколько мало знаем наших детей, даже если знаем их как облупленных. Нам слышно, какие игры они затевают у себя на заднем сиденье. Они открываются с незнакомой стороны, особенно когда тесно общаются. Мальчик и девочка, две отдельные, удивительно разные личности, которых мы привыкли считать единым целым и собирательно называем «наши дети». Их игры сумбурны, шумны и наводят жуть, как взбесившийся телевизор, когда там нагнетают страсти.

Правда, временами они сбавляют обороты и их взаимная энергетика сворачивает в мирное русло. Их речи становятся плавнее и рассудительнее. Иногда они подбирают оборванную нить отцовских рассказов об апачах или истории о застрявших на границе детях и по-своему додумывают возможные исходы:

Пусть только попробуют запретить нам охотиться на диких зверей, мы совершим набег на все их ранчо и покрадем их коров!

Ага, давай будем красть белых коров, белых коров у белоглазых!

Но берегись синемундирных[40] и пограничных патрулей!

Мы осознаем, что на самом деле дети куда внимательнее, чем нам казалось, слушают рассказы про вождей Нану, Локо, Чиуауа[41], Джеронимо – про последних чирикауа-апачей, – равно как и историю про детей-беженцев на границе, за которой мы все следим по новостям на радио. Но они смешивают, путают между собой эти истории. Они придумывают возможные концовки и на свой лад переиначивают ход истории.

Что, если бы Джеронимо так и не сдался бы белоглазым?

Вдруг бы он выиграл войну?

Потерянные дети станут править Апачерией!