Я имею в виду, кончится ли тем, что я и моя сестра начнем поступать друг с дружкой, как те мальчишки из «Повелителя мух»?
Нет!
Почему это нет?
Потому что вы брат и сестра и любите друг друга.
Но иногда я ее просто ненавижу, хоть она мне и сестра. Хоть она еще маленькая. Но я никогда не позволю случиться с ней чему-то плохому. А может, и позволил бы случиться чему-то, ну, всего чуть-чуть плохому. Я же не знаю, какая из себя моя человеческая натура. А все-таки, что бы тогда случилось с нашим социальным контрактом?
Я вдыхаю запах его макушки. Мне видно, как его ресницы взмахивают вверх-вниз над постепенно тяжелеющими веками.
Не знаю. А ты как думаешь, что с ним случится? – спрашиваю я мальчика.
Он лишь пожимает плечами и вздыхает, и я уверяю его, что вообще не случится ничего плохого. Но умалчиваю, что его вопрос давит на меня не меньшим грузом, чем на него. Я и сама гадаю, что тогда случится? Что будет, если дети останутся одни, совсем одни?
Скажи, а что происходит в той другой книжке, которую ты читаешь? – просит мальчик.
Ты о той красной, об «Элегиях потерянным детям», да?
Да, о тех других детях, которые потерялись.
Он внимательно слушает, пока я рассказываю о товарных поездах, о монотонном шарканье тысяч шагов по мертвой, спаленной солнцем пустыне и о чужой стране под чужим небом.
Давай ты мне немного почитаешь ее, хорошо?
Сейчас? Любовь моя, уже глубокая ночь.
Ну всего одну главочку, ладно?
Ладно.
Детям все время хотелось спросить:
Когда мы уже доберемся?
Долго нам еще идти?
Когда мы остановимся на отдых?
Но их провожатый на вопросы никогда не отвечает. Он дал им это понять как нельзя яснее в самом начале их странствия, задолго до того, как они забрались на поезд, задолго до того, как они достигли пустыни, еще когда их было семеро, а не шестеро, как сейчас. Он дал им это понять как нельзя яснее в тот день, когда они переправлялись через бурые воды рассерженной реки на огромной надутой автомобильной камере, черной, резиновой, ее толкал веслом дядька-переправщик. Тот дядька-переправщик с пустыми, как выгоревшие звезды, глазами и потрескавшимися руками помог семерым детям рассесться на краях камеры, затем взял с приставленного к ним провожатого плату за переправу. Выпрямившись во весь рост на перекинутой поперек камеры доске, дядька-переправщик упер конец весла в глинистый береговой откос и оттолкнулся. Камера соскользнула в воду.