Архив потерянных детей

Та камера, прежде чем переправить детей через реку, служила внутренностью автомобильного колеса, колеса, которое принадлежало здоровенному грузовику, грузовику, который перевозил разные товары через целые страны и через границы между странами, грузовику, который ездил туда-обратно множество раз, по множеству дорог, наматывал множество миль, пока в какой-то очередной раз, едучи по серпантину горной дороги, не врезался на сгибе крутого поворота в другой такой же грузовик. Оба грузовика опрокинулись, полетели, кувыркаясь, в пропасть и грохнулись о ее дно с оглушительным металлическим лязгом, который далеко разнесся по округе в недвижном безмолвии той ночи. Этот лязг услышал кое-то из жителей соседней деревушки, и наутро горстка деревенских наведались туда, чтобы осмотреть место происшествия, поискать, не выжил ли кто, хотя таковых не обнаружилось, и заодно разобрать кое-что из беспризорного товара. С одного грузовика они забрали коробки с соком, кассеты с музыкой, крестик, что висел на зеркале заднего вида. С другого грузовика взяли мешки с каким-то порошком. «Должно быть, там цемент», – предположил один селянин. «Ну ты и тупой идиот, – ответствовал другой. – Никакой это не цемент». Шли дни, деревенские приходили и уходили, уходили и приходили из своих домов посмотреть на место крушения, забирали все, что могло пригодиться в хозяйстве или что можно было продать кому-нибудь в деревне. Почти все разобранное селянами таким и было, почти все пригодилось и принесло свою пользу, разве что за исключением мертвых тел двоих водителей, они еще сжимали мертвыми руками каждый свое рулевое колесо и с каждым днем разлагались все больше и все больше делались безымянными, неименуемыми, не относимыми к человеческому роду. Никто не знал, что с ними делать, и никто так и не спохватился их искать, и тогда в какой-то день из деревни пришла одна старушка и дала им последнее благословение, а двое парней вырыли им могилы и воткнули белые кресты в землю, под которой двое водителей навечно упокоились. Прежде чем окончательно покинуть то место, двое парней напоследок еще раз обошли его, проверяя, не найдется ли еще чем поживиться, но не осталось почти ничегошеньки, разве что колеса на грузовиках, по двадцати на каждом. Они повытаскивали из всех колес камеры, выпустили из них весь воздух и продали местному торговцу трехколесными велосипедами, который каждый божий день по четыре часа накручивал педали из деревни к берегу большой бурой реки, где торговал мелким своим товаром: холодной водой, сэндвичами, сладким хлебом, пуговицами, ботиночными шнурками, – и за считаные недели, особенно прибыльные, распродал все сорок автомобильных камер, а потом новые хозяева снова накачали их воздухом и приспособили служить для переправы людей с одного берега реки на другой.

Теперь накачанная камера скользила через бурую реку, а семеро детей сидели в кружок на ее вихлястых боках, слегка наклонившись вперед для равновесия и обнимая свои рюкзачки. Обувь они сняли и сейчас зажимали между пальцами, чтобы не намокла в закипающих под ними бурунах. Могучая река текла под их взглядами, тяжело ворочаясь своими водами, как в беспокойном сне. «Не будет радости в блеске солнечного света», – сказала бабушка двух девочек, когда описывала длинную полосу ослепительно сверкающей воды, которую им предстояло пересечь. Радости и правда не было, не было ее от бьющих им во лбы солнечных лучей, не было никакого великолепия в сияющих переливах света, венчавших мелкие речные барашки и бесконечные изгибы реки.

Старшая из двух девочек осмелилась задать вопрос приставленному к ним провожатому, ее голос запинается от нерешительности, разламывая вопрос:

Сколько еще – долго – сколько до берега?

Она все время отворачивалась от воды, не желала видеть ее, наверное, представляя себе, как тонет и как река заглатывает ее с головой. Река, что и говорить, из тех, что оглядываются на тебя «мстительно, точно издыхающая змея», предостерегла их с сестрой их бабушка, прежде чем они отправились в дорогу, ведомые тем, кто был приставлен к ним провожатым. Сейчас провожатый смотрел на нее из-под своей шляпы, голубые поля которой отбрасывали длинную тень на его лицо, затемняя и удлиняя его черты. Прежде чем ответить ей, он выхватил из ее нетвердых рук теннисную туфлю и небрежно уронил в завихряющиеся во внутреннем кольце камеры потоки воды. Дядька-переправщик продолжал как ни в чем не бывало орудовать веслом. Туфля набрала воды, но оставалась на плаву, сопротивляясь затягивающим ее вниз струям, и прибилась к внутреннему резиновому боку камеры. Глянув вниз на плавающую туфлю, а потом вверх на другой берег, их провожатый заговорил с девочкой, одновременно обращаясь к ним ко всем:

Вы все эта туфля и есть и попадете на ту сторону, когда попадет на ту сторону она, если она попадет на ту сторону, прежде чем пойти ко дну.